Она потащила доктора в комнату. Парик теперь сидел так, что челка свисала на глаза, делая Ингино лицо незнакомым.
Ей-богу, эта девчонка знала многие приемчики изменения собственной внешности.
Я внимательно следил за движениями Кунявского. Его растерянность была сейчас как нельзя кстати. Будто бы к нему явилась давно забытая любовница, и он не знал, что с нею делать.
— Пошли погуляем, Боренька. — Инга на мгновение прижалась к «любовнику»и чмокнула его в уголок рта.
Поцелуй был столь натуральным, что во мне мгновенно проснулась ревность. В этой женщине умерла звезда театральной сцены. Или жила великая шлюха…
— Пойдем, Боренька, — приговаривала она. — Пойдем, лапушка. Ты совсем забыл свою Зайку. А я вот тебя не забыла. Дай, думаю, зайду…
— Мне надо переодеться. — Кунявский потеребил пижаму на выпуклом животике.
Его растерянность вышибла бы слезу у любительниц мелодраматических сериалов, но мы с Ингой сериалами не баловались.
— Ой! — обрадовалась Инга. — И я с тобой. Посмотрю, как ты надеваешь штанишки. Это так возбуждает. Но в постельку мы сразу не побежим. Сначала ужин и выпивка, а уж потом… Ты угостишь меня шампанским, лапушка?
И ни одного «коня в малине»! Ох, актриса! Ах, актриса! Ух, актриса!!!
— Угощу, так и быть, — нехотя согласился лапушка, и они скрылись в спальне.
Инга по-прежнему ворковала, околдовывая Бореньку женскими чарами. Мне даже стало его жаль, если он не голубой, давно уже в собачьей стойке стоять должен. Впрочем, какие тут собачьи стойки, когда у тебя в прихожей мужик с пистолетом!..
Через пару минут они появились из спальни.
— Красавчик! Я прямо таю! — Инга поправила платье на груди, хотя, на мой взгляд, поправлять там было совершенно нечего: Боренька прикоснулся бы к ней разве только под моим пистолетом.
Сам он был теперь как огурчик — синий костюм-тройка, голубая рубашка, галстук с алмазной булавкой…
Едва мы покинули квартиру и хозяин запер двери я ткнул его «етоичем»в бок:
— Никаких глупостей, Боренька. Мне, лапушка, терять нечего! Первая пуля — твоя!
Он мгновенно вспотел. А я удовлетворенно хмыкнул: доктор Кунявский спекся.
— Хорошо. — Боренька поднял на меня глаза, в которых горела ненависть. — Валенсия осталась на свободе.
У меня исчезли ноги. И руки тоже. Справа мелькнула выкрашенная в коричневый цвет стена, потом серый пол… Где-то рядом еще что-то мелькнуло, но рассмотреть я не мог: глаза стали чужими, они больше не слушались. И только уши мне не изменили.
— Металлический грохот, едва слышный звонок. Негромкая возня. Вскрик: «Ой, больно!»И шипящий Ингин голос:
— Еще рыпнешься, конь в малине, и мозги вон!
Сначала возникла боль возле виска. Потом вернулись глаза, и я смог скосить их в сторону.
Кунявский стоял, скрючившись и обнимая левой рукой правую. В трех шагах застыла Инга с дамской «виолеттой». И где только она ее прятала?.. Я бы, конечно, такого оружия не слишком испугался, но доктор Кунявский явно не был специалистом по огнестрелам.
Потом вернулись руки, и я сумел сесть. А потом наконец — и ноги.
Нам опять повезло. Кроме Кунявского, разумеется… Упав, я не раскроил себе голову. А в соседней квартире никого не оказалось — прежде чем Инга успела Бориса Соломоновича скрутить, он сумел-таки нажать кнопку звонка.
— Ты как, америкен бой?
— Как парализованный кролик. — Я с трудом поднялся. — Но жить буду. — Я подобрал с пола «етоича». — Что это было?
Инга поправила сдвинувшийся в сторону парик и саданула Кунявского стволом под ребра:
— Колитесь, Борис Соломонович! Ну?!
Доктор скривился от боли:
— Кодовая фраза… Временный паралич некоторых мышц… Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы успеть разоружить человека.
— Лихо придумали! — Я потер ушибленную руку. — Но не все предусмотрели!
Кунявский вновь обильно потел. Но пока еще хорохорился:
— А если бы вы пришли один?
Я благодарно посмотрел на Ингу. Моя амазонка и бровью не повела.
— Почистись, америкен бой! И пора сматываться.
Я стряхнул пыль с куртки и брюк.
— Фонарей на лице нет?
— Нет… Думаю, держать его на мушке лучше мне, конь в малине!
— Да уж, — сказал я. — Уж будь добра, подержи.
Шустрый у нас собеседник, за ним глаз да глаз нужен! Лифт все еще находился на этаже: видно, жители этого дома допоздна не гуляли. Мы спустились вниз. Консьерж пребывал в той позе, в какой я его оставил, — спал на диванчике. Мы вышли на улицу, захлопнули за собой дверь.
— Сейчас, Борис Соломонович, поедем к вам в институт, — сказала Инга. — Надеюсь, вы не против?
— Там, между прочим, охрана, — буркнул Кунявский дрогнувшим голосом.
Эта дрожь сказала мне все — теперь Борис Соломонович действительно спекся и будет исполнять любой наш приказ. Ну и ладненько, лишь бы головы от страха не потерял!
Инга тут же взяла его под руку: видимо, у нее появились схожие опасения.
— Когда вы приводите в лабораторию левых клиентов, охрана тоже там!
Кунявского шатнуло.
— И давно вы об этом знаете?
— Я около трех недель. Мое начальство пока ничего не знает. И не узнает, если вы сделаете все правильно.!
— Я… — Кунявский сглотнул. — Я постараюсь.