— И у камня, — отвечаю, — бывает сердце. Это цитата такая, не помню — из кого. Катя опять заморгала, а у меня ощущение, будто мы на сцене, спектакль разыгрываем. А в зале один зритель — Альбина… Следующая реплика — по очереди — Катина. И Катя ее выдала.
— Виталенька, — говорит, — я хочу от тебя ребенка.
Я застыл. Потом повернулся к залу, погрозил Альбине кулаком — мол, шею сверну. А она мне три волоска показывает, которые я, в натуре, с такого расстояния видеть не должен, но — вижу! А Катя взяла меня за руку, пальцы мои стиснула.
— Виталенька, — повторяет, — ты меня слышал?.. Я хочу от тебя ребенка.
И опять я не нашел, что ответить. Лишь молча обнял ее. Надо, думаю, уходить в пампасы.
Но где они, пампасы? С одной стороны, Альбина, с другой — шлюхи из «Прибалтона». А посередине — между Сциллой и Харибдой — Катя.
Будь что будет.
10 ноября
Вчера пришел абзац!
После разговора о ребенке я к Екатерине носа не показывал.
Сняли с Альбиной еще одну «рубашку» (младенец остался жив). Потом позвонил Пахевич, сообщил, что нашел очередного клиента и что тот уже расплатился. Пришлось мне ехать в славный город Псков (клиент оттуда). Там все прошло уже привычным макаром. Встретились, передал я ему шкатулку, объяснил технологию, он открыл крышку, вырубился, я сунул ему нашатыря под нос, и разбежались. Вернулся в Питер, получил у Пахевича нашу с Альбиной долю, поинтересовался, как ему удалось получить оплату за такой товар вперед. Пашенька угостил меня коньяком и предложил не лезть в его епархию. Пришлось убраться в состоянии неведенья.
В клинике расплатился с Альбиной. Серьезного базара не было. Видно, сложившийся расклад ее полностью устраивает.
Вечером покатил в «Прибалтийскую», снял на пару часиков путану, оттянулся во весь рост. Все-таки с этим сортом женщин много проще: им не надо от тебя ни любви, ни дитяти — лишь бы бабки отстегивал.
Позавчера позвонила Катя, лила в трубку слезы — ужели я, такой-разэтакий, ее разлюбил?.. Терпеть не могу Катиных слез. Вчера поехал к ней. И не пожалел. После моего похода в пампасы все было, словно в первый раз. А потом она мне и врезала между глаз.
— Виталенька, — говорит, — я беременна. Но ты не пугайся! Я сделаю аборт. И не в твоей клинике.
— Не ошибаешься, — спрашиваю, — с беременностью-то?
— Нет, — отвечает, — Сделала тест. Но завтра пойду проверюсь.
На меня вдруг такое спокойствие нашло. Все одно к одному. Значит, все-таки это судьба. А судьбе не противятся даже боги.
— Про аборт и думать забудь, — говорю. — Рожать будешь у меня. И проверяться изволь ко мне.
Она вдруг потупилась.
— Не могу, — говорит, — я теперь у тебя. Господи ты боже мой! Одно дело — просто врачу показываться, а другое — своему…
Замолкла, не договорив. То ли хахалю, то ли любовнику…
— У меня для тебя, — отвечаю, — и просто врачи найдутся. Будешь наблюдаться у Натальи. Помнишь мою администраторшу?
Скукожилась вся.
— Хорошо, — говорит. И, не поднимая глаз: — А ты меня не бросишь?
Ну просто завал с этими бабами!
— Теперь, — говорю, — я тебя уже не брошу. Расцвела, будто я ей миллион баксов завещал. А я нашел в себе силы для ответной улыбки.
1 декабря
Дневник совсем забросил.
Удивительное дело, когда сводил девок с ума ради кайфа, хотелось об этом писать, писать и писать. Теперь же будто кучу на виду у всех наваливаешь. И ведь знаю, что не прочтет все это никто (разве лишь в мемуары потом вставлю), а все равно! Завязать, что ли, совсем с этим словоблудием?.. Вкратце:
а) работы по снятию и продаже «рубашек» продолжаются;
б) дети остаются живыми, но Альбину порой просто удавить готов. Я не слепой — вижу, что она все равно ревнует меня к Екатерине. Вот ведь характер сраный!
А у Кати будет сын.
Мой сын!
Теперь она живет у меня.
2 января
Вот и Новый год миновал. На тридцать первое Альбина вдруг пригласила меня и Катерину в кабак. Причем мне, су-у-ука, ни слова не брякнула. Позвонила прямо Кате. Я идти не хотел, но пришлось: не расстраивать же беременную женщину.
Для чего им обеим понадобился этот вечер — понятия не имею. Вели себя как закадычные подружки, хотя Катя поначалу и выпендривалась: вот, мол, какого мужика я у тебя сманила! Уже ночью, когда вернулись домой, спросила.
— Чего ты, — говорит, — в этой рыжей нашел?
— Откуда, — спрашиваю, — знаешь?
Она усмехнулась той улыбкой, которой бабы встречают глупость своих мужиков.
— Господи ты боже мой! — отвечает. — Да о вашей связи вся клиника сплетничала, когда я лежала.
Я поморщился: действительно, сплетничали, было.
— Все давно, — говорю, — прошло. Теперь мы с нею просто сослуживцы.
Катя опять усмехнулась.
— Это она, — говорит, — для тебя сослуживица. А ты для нее — мужчина всей жизни. Я знаю, я видела, к смотрит она на тебя. Гляди у меня!
И кулаком погрозила.
Пришлось слегка помять ей ребра. Вернее, правильнее будет сказать, что она мне помяла, поскольку и живот Катин, и ребра, и все прочее мы теперь бережем.
1 февраля
Катя начинает прибавлять в весе.
Дело с «рубашками» продолжается.
3 марта