Везунчик

Мужчина еле успел подхватить, не дать упасть в эту слякоть. А тело ее стало безвольным, вялым и удивительно легким. Егору ни чего не оставалось, как взять Дашу на руки и понести к бабушке Моте.

– Сюда, сюда положи, – хозяйка забегала, засуетилась, когда квартирант с девочкой на руках вошел в избу. – На кровать, Егорушка, на кроватку положи.

А сама уже поправила подушку, смахнула невидимую пыль рукой с кровати, расправила складки на домотканом покрывале, и тут же кинулась к девчонке, стала раздевать ее.

– И гдей-то ты такую худобу подобрал, Егор Кондратьич? – всплеснула руками, когда сама попыталась снять с ребенка пальто.

– Краще в гроб кладут.

– Ну, считай, что я оттуда ее и достал, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил постоялец. – На кладбище сама пришла, а там и в обморок и упала.

– Правильно, – стала корить себя баба Мотя. – А я то, дура старая, на могла сразу догадаться, что у ней-то обморок, голодный обморок.

Девочка пришла в себя, приподнялась на локтях, и с недоумением стала оглядываться вокруг.

– Где я? – однако, узнав Егора, тут же опустилась на подушку. – Дядя Егор! Я вас так искала, так искала! – почти шепотом произнесла она, и слабая улыбка коснулась ее губ.

– Иди, иди, касатик, на работу. А я тут сама с ней управлюсь, – бабушка Мотя взяла в свои руки заботу о ребенке, и стала выпроваживать квартиранта из дома. – Сейчас, сейчас, красавица, поставим тебя на ноги, – суетилась старушка, и уже гремела посудой.

Когда Булыгин вернулся домой, хозяйка и Даша сидели за столом, перед девочкой стояла чашка с едой.

– А вот и твой спаситель, – бабушка освободила место за столом для квартиранта, а сама стала подавать ему обед. – Горе у Дашеньки, сынок, большое горе, – обратилась уже к Егору. – Брат ейный пятилетний Ванечка помер, царствие ему небесное, – скорбно сообщила она, и перекрестилась.

– А я тут при чем? – он вымыл руки под рукомойником, а теперь вытирал их домотканым рушником. – Каждый день мрут, только успевай хоронить.

– Ты меня не понял, кормилец, – хозяйка переводила взгляд то на квартиранта, то на девочку, нервно теребила руками конец платка.

– Вторые сутки лежит, сердешный, дома мертвым. А Дашенька похоронить не может: сил нет притащить на кладбище. И с мертвецом в одной то хате, каково ребенку-то?

– Да не говори загадками, баба Мотя! – стал злиться Егор. – Есть соседи, родственники, наконец. Неужели нет кому помочь? Остался один Булыгин, да?

– В том то и вся загвоздка, сынок, что некому. Одна она на этом свете, – бабушка готова была и сама разреветься от жалости к Даше и от такого черствого отношения к ее горю Егора. – На тебя одна надежда, Егорушка.

Девочка во время этого разговора молча сидела в уголке, прижав руки к груди, боясь оторвать взгляд от стола, не смея поднять его на Булыгина.

– Что от меня надо?

– Как, что надо? – не замечая его резкого тона, баба Мотя стояла на своем. – Надо сходить с Дашенькой, да принести тельце ее братика на кладбище, вот и все! У ней-то сил совсем не осталось. Сама себя еле носит.

– Вот оно что! А я то не догадался сразу, – мужчина подошел к девочке, приобнял ее за плечи. – Прости, прости меня, сейчас все понятно. А то вы с бабушкой все вокруг да около. И ты, баба Мотя, – обратился уже и к хозяйке, – тоже извини, пожалуйста.

– Вот видишь, он хороший! – лицо старушки расплылось в улыбке.

– Поможет твоему горю, ты не волнуйся, Дарья.

Егор с Дашей шли по весенней слякоти, стараясь ступать на еще не растаявший снег, так как вытащить ноги из раскисшей глины было очень тяжело даже сильному и здоровому мужчине, не говоря уже о слабенькой, тощей девочке, которая и шла-то только благодаря своему попутчику, уцепившись ему в рукав.

Пойти с ней за телом ее брата Егор не планировал, и в самом начале разговора с бабой Мотей все прекрасно понял, только оттягивал время, искал повод отказаться. А тут вдруг пришла мысль, осенило, что девочка-то живет одна! И иметь на всякий случай запасной адрес, где в случае чего можно будет спрятаться, переждать лихую годину совсем и нелишне. Вот тогда-то и согласился.

Булыгин пробовал заговорить на ходу с девчонкой, но она каждый раз сбивалась с дыхания, останавливалась, набиралась сил, и только после могла продолжать движение. Егор оставил попытки расспрашивать, полагая, что дома все станет ясным и так.

Несколько отварных картофелин и кусок ржаного хлеба, завернутых в чистую тряпицу, баба Мотя все-таки всунула в карман квартиранту перед уходом, а сам захватил с собой кусочек сахара.

– Возьми, возьми, Егорушка, – напутствовала она его. – Еще день-два, и не жилец Дашенька больше, нет, не жилец. Оставишь у ней дома. А мы не обеднеем. Спасти голодную душу – это по-нашему, по-христиански. На том свете зачтется.

И вот теперь почти тащил на себе эту «душу», стараясь обходить стороной появившиеся лужи, переносил на руках широкие ручьи: перепрыгнуть или широко шагнуть у девчонки сил не было.