Вглядываясь в грядущее: Книга о Герберте Уэллсе

Свой первый отблеск он отбросил все на того же Небогипфеля из «Аргонавтов хроноса». Небогипфель, как известно, принадлежал к будущим тысячелетиям, и его черты, казавшиеся обывателям уродством, в действительности обнаруживали в нем существо, находящееся на пути к Человеку миллионного года. Окажись он в своем времени, никого бы не удивили ни его тщедушное тельце, ни крошечные губы, рот и подбородок, ни огромной высоты лоб и пульсирующие артерии на висках, отчетливо проступавшие сквозь желтоватую кожу.

Марсианин из «Войны миров» — это уже человек миллионного года во плоти. Уэллс не удержался от того, чтобы на страницах романа не вспомнить о статье в «Пэлл-Мэлл баджэт», автор которой еще в конце 1893 года предсказал появление существа, очень похожего на марсианина. Тогда никто этому не поверил, а в «Панче» даже появилась по этому поводу карикатура. Ну а теперь все на собственном горьком опыте убедились в его правоте. Что до автора «Войны миров», то ему тоже кажется, что марсиане произошли от существ, в общем похожих на нас. Впрочем, если сравнить существо, описанное некогда «умозрительным писателем» в «Пэлл-Мэлл баджет», с тем, что увидел рассказчик из «Войны миров», то можно заметить и некоторые различия. Главное из них состоит в том, что марсианин усовершенствовал систему питания. Ему больше не нужны бассейны с питательными веществами. Он впрыскивает себе в жилы людскую кровь. Эволюция на Марсе, как и в «Машине времени», пошла, очевидно, двойным путем, и та часть населения, которая сохранила людское обличие, превратилась в убойный скот. Колонизовать Землю марсианам нужно не только потому, что природные условия на Марсе все ухудшаются, но и потому, что там, вероятно, становится трудно с пищей. А на Земле ее неиссякаемые запасы. Сколько миллионов жителей в одном только Лондоне!

Марсианин не только превратился в каннибала, он, в каком-то смысле, уже не до конца принадлежит органическим формам жизни. Марсианин — это для Уэллса не просто разумный спрут. Словом «марсианин» он называет и тот своеобразный симбиоз живого мозга и машины, который представляют собой марсианские треножники, двинувшиеся на Лондон. Марсианин, лишенный каких-либо эмоций, напоминает машину, а треножники обладают некоторыми признаками живого существа: когда пушечным выстрелом удается уничтожить марсианина, сидящего на треножнике, тот еще какое-то время продолжает действовать. Да и другие машины, привезенные марсианами, работают так, словно наделены сознанием.

Короче говоря, Уэллс еще до своего разговора с Фрэнком уже отлично знал, с какой планеты могут прилететь неведомые существа, и явственно их себе представлял. Оставалось лишь обследовать место действия и понять, как они «начнут крушить всех направо и налево». Разъезжая на велосипеде по окрестностям Уокинга, он принялся выискивать место, где лучше всего упасть первым «цилиндрам с Марса». В конце концов он остановился на Хорсельской пустоши и оттуда проследил путь марсиан на Лондон. В том, что они изберут правильные маршруты, сомневаться не приходилось — они ведь, прежде чем отправиться на Землю, долго изучали ее, а средства наблюдения у них надежнее наших. Землю пришли завоевывать представители гораздо более развитой цивилизации.

Надо было еще придумать, как они будут технически оснащены. С «тепловым лучом» — главным оружием марсиан — Уэллс никаких трудностей не испытал. Эту идею можно было заимствовать, на выбор, из повести Рони-старшего (Жозефа Анри Бекса) «Ксинехузы» или из романа Э. Булвера-Литтона «Грядущая раса», никак не нарушив их авторских прав, ибо и они, скорее всего, откуда-то ее позаимствовали: впервые о чем-то подобном заговорил в XIII веке Роджер Бэкон, собиравшийся создать систему зеркал, которая «стоила бы целого войска против татар и сарацин». Если проследить судьбу идеи «теплового луча» в будущем научной фантастики, то положение каждого следующего его изобретателя облегчалось тем, что он уже был описан у Герберта Уэллса. Автору «Гиперболоида инженера Гарина» не пришлось, надо полагать, обращаться ни к Роджеру Бэкону, ни к Рони-старшему, ни к Булверу-Литтону — «Войну миров» прочли к тому времени в России, наверное, все, кто знал грамоте. А вот боевые треножники были уже собственным изобретением Уэллса: о бесколесных движущихся механизмах в те дни никто еще не размышлял. Но Уэллс не был «вторым Жюлем Верном», он был «первым Уэллсом». Ему и в голову не могло прийти написать роман для того, чтобы продемонстрировать свою техническую изобретательность или знание топографии окрестностей Уокинга. У него не сюжет служил демонстрации технических новинок, а, напротив, — технические новинки изобретались ради сюжета. И тут же философски осмысливались. Придумав свой боевой треножник и поместив марсианина на его вершине, Уэллс развил свою юношескую фантазию о Человеке миллионного года: бездушное существо отныне не просто управляло бездушной техникой — они настолько соответствовали друг другу, что словно бы сливались в единое целое.