Вглядываясь в грядущее: Книга о Герберте Уэллсе

Многое может быть сказано и о дружбе Уэллса с учеными и государственными деятелями, о его попытках влиять на этих людей. Но мне больше хотелось бы обратить внимание на то, что привлекало в его произведениях людей искусства. Правда, некоторые романисты осуждали Уэллса за стилистические погрешности и на этом основании отказывали ему в праве называться писателем, но ведь именно среди поэтов, людей особенно чутких к форме, можно найти самых ревностных его почитателей. Томас Стернс Элиот и Филипп Ларкин не раз говорили о его удивительном воображении, Уильям Эмпсон восхищался его «пронзительным взглядом», Уистен Хью Оден использовал один из его рассказов как основу для своей поэмы „Gare du Midi“[1]. Я привожу эти примеры еще и потому, что Юлий Кагарлицкий, будучи в первую очередь ученым, обладает и некоторыми чертами поэта. И дело не только в том, как он великолепно оценивает наиболее «поэтические» элементы в фантастике Уэллса, его юмористических романах и особенно в рассказах. Важнее всего то, что этот исследователь, сохраняя верность фактам, придает им подлинно уэллсовский колорит, уэллсовский аромат и уэллсовское волшебство.

Именно поэтому работы Юлия Кагарлицкого так высоко ценят на Западе. В 1972 году он получил в США Международную премию «Пилигрим» за популяризацию творчества Уэллса в России и за упомянутую книгу о нем, переведенную два года спустя в Италии. В 1982 году Кагарлицкий был избран вице-президентом Международного Уэллсовского общества (Англия).

Думаю, профессор Кагарлицкий простит мне, если я закончу предисловие цитатой из другого критика, английского поэта Нормана Николсона, умершего в этом году. Николсон завершает свое новаторское исследование об Уэллсе, изданное в 1950 году, размышлениями о месте этого писателя в литературе будущего. С одной стороны, пишет он, мы видим у него богатое творческое воображение, умение передавать свой интерес к жизни и способность радоваться ей во всех ее проявлениях, с другой стороны — поспешность в работе, технические огрехи, приверженность к спорам и запальчивость, мешающие ему как писателю. Все это слишком часто заслоняет непреходящие достоинства Уэллса. Николсон суммирует свои размышления следующим образом:

«Сейчас не угадаешь, что будут думать об Уэллсе грядущие поколения, но несомненно одно: они обязательно будут о нем думать. Мы заявляем об этом не только потому, что восхищаемся им и надеемся, что он займет свое место в умах людей, — мы в это твердо верим. Впрочем, мы тем самым показываем себя людьми меньшего масштаба, чем Уэллс, которому на все это было наплевать».

Для тех, кто хочет приобщиться к Уэллсу, и для тех, кто уже успел его полюбить, Юлий Кагарлицкий окажется самым лучшим наставником. Писать предисловие к его книге было для меня большой честью.

Профессор Патрик Париндер,

заведующий кафедрой английского языка и литературы Редингского университета,

председатель Уэллсовского общества (Англия).

«ВСЯКИЙ ЧЕЛОВЕК»

«…Большинство людей, по-видимому, разыгрывают в жизни какую-то роль. Выражаясь театральным языком, каждый из них имеет свое постоянное амплуа. В их жизни есть начало, середина и конец, и в каждый из этих периодов, тесно связанных между собой, они поступают так, как должен поступать изображаемый ими тип… Они принадлежат к определенному классу, занимают определенное общественное положение, знают, чего хотят и что им полагается; когда они умирают, соответствующих размеров надгробие показывает, насколько хорошо они сыграли свою роль.

Но бывает жизнь другого рода, когда человек не столько живет, сколько пробует жизнь во всем ее разнообразии. Одного вынуждает к этому какое-то неудачное стечение обстоятельств; другой выбивается из своей обычной колеи и в течение всей остальной жизни живет не так, как ему хотелось бы, перенося одно испытание за другим.

Вот такая жизнь выпала мне на долю…»

Так сказал о себе Джордж Пондерво — один из героев Уэллса, — и это, по его словам, побудило его «написать нечто вроде романа».

«Я полагаю, что в действительности пытаюсь описать не более не менее, как самое жизнь — жизнь, как ее видел один человек. Мне хочется написать о самом себе, о своих впечатлениях, о жизни в целом, рассказать, как остро воспринимал я законы, традиции и привычки, господствующие в обществе… И вот я пишу роман — свой собственный роман».

Трудно ли догадаться, что это сказал сам Уэллс, и не о ком-нибудь, а о себе? Он всегда писал «свой собственный роман» и при этом ставил себе целью «описать не более не менее, как самое жизнь». Что и говорить — непростая задача! Ведь рассказать нераздельно о себе и о жизни способен лишь человек, хоть сколько-нибудь соразмерный жизни.

Мог ли такое сказать о себе Герберт Уэллс?

Он этого не знал.