Самую короткую и, быть может, самую умную юбилейную статью написал Карел Чапек.
«С первого взгляда его можно было бы принять за коммерсанта, судью или человека любой иной рядовой профессии; дать ему можно было бы самое большее лет шестьдесят, в действительности же он как раз отмечает семидесятилетие…
Он представляет собой исключительное явление среди современных писателей и мыслителей в силу своей необыкновенной универсальности; как писатель он соединяет склонность к утопическим фикциям и фантастике с документальным реализмом и огромной книжной эрудицией; как мыслитель и толкователь мира он с поразительной глубиной и самобытностью охватывает всемирную историю, естественные науки, экономику и политику. Ни наука, ни философия не отваживаются сейчас на создание такого аристотелевского синтеза… какой оказался по плечу писателю Уэллсу… Но… Уэллс не ограничивается познанием и систематизацией исторического опыта человечества; для него этот опыт — только предпосылка будущего, более прогрессивного мироустройства. Этот всеобъемлющий исследователь является одновременно одним из самых настойчивых реформаторов человечества — он не стал догматическим вожаком и пророком, но избрал роль поэтического открывателя путей в грядущее. Он не предписывает нам, что мы должны делать, но намечает цели, которые мы можем поставить перед собой, если разумно используем все, чему нас учат история и физический мир.
Герберт Джордж Уэллс никогда не будет принадлежать исключительно истории литературы, в равной и, возможно, еще большей степени он войдет в историю человеческого прогресса».
Уэллс, впрочем, не считал, что семидесятилетний юбилей подвел черту под его творчеством. Перелистывая его библиографию, видишь под каждым обозначением года не меньше, а порою и больше названий, чем в предшествующий период. В 1937 году появились, например, целых три повести Уэллса: «Рожденные звездой», «Брунгильда» и «Кэмфордское посещение», но ни одна из них не вызвала, да и не могла вызвать настоящего интереса. Писал Уэллс не меньше, чем прежде, да вот беда: читали его все меньше.
А ведь далеко не все, написанное в эти годы, кануло в Лету. Напротив, с годами выяснилось, что ни свой пророческий дар, ни свой масштаб мышления Уэллс не потерял. Он не просто приближался к концу — он подводил итоги. Роман «Необходима осто-343 рожность» (1941) рассказал о том, в каком направлении предстояло развиваться Киппсу и мистеру Полли. Уэллс немало уже успел к этому времени сказать о фашизме. Но теперь он говорил еще и о людях, составлявших массовую его опору. Он их не относил к числу человеческих особей. Это была какая-то особая порода животных — не homo sapiens (человек разумный), а (по имени главного героя романа) homo Tewler, — отличающаяся ненавистью к прогрессу, интеллигентам и евреям. Так Уэллс прощался с теми, кому прежде, на предшествующем этапе их развития, отдал немало любви. И правда — уэллсовский мелкий буржуа успел с момента своего появления на страницах его книг наделать немало подлостей. Не он вершил мировыми делами. Он был только скромен, законопослушен, всегда готов «откликнуться на призыв». Но на него опирались те, кто, по выражению Уэллса, желал «увеличить сумму мирового зла». Он не был, упаси бог, идеологом фашизма и, по мере того как фашизм компрометировал себя, готов был употреблять слово «фашист» как брань. Он даже защищал свой садик от чужих, немецких фашистов. И все же он был одним из тех, на кого опирается фашизм. Он был против слова «фашизм». Но он не был против того, что за этим словом скрывается.
Появились и другие вещи Уэллса, которые никак нельзя сбросить со счетов. Написанный за два года до этого роман «Божье наказание», повествующий о перерождении революционера, получившего абсолютную власть, был по-настоящему оценен лишь после XX съезда КПСС. Трактат «Покорение времени» (1942) принадлежит к числу лучших философских работ Уэллса, а брошюра «Новые права человека» (1942) готовила многие положения устава ООН.
Уэллс уходил из литературы, это верно, но отступал он с ожесточенными арьергардными боями.
И все же дело явно шло к концу. Ч. Чаплин рассказал, как после окончания третьей части «Образовательной трилогии», которую Уэллс первоначально предполагал назвать «Анатомия денег», он побывал у Уэллса и увидел, что тот совершенно измотан.
«— А что вы собираетесь делать теперь? — спросил я.
— Писать другую книгу, — устало улыбнулся он.
— Боже милостивый, — воскликнул я, — неужели же вам не хочется отдохнуть или заняться чем-нибудь другим?
— А чем же еще можно заниматься?»
Так вот, от года к году, Уэллсу все труднее было заниматься «единственным делом, которым можно заниматься». Или, если быть совсем уж точным, — главным, что составляло смысл его жизни. «Необходима осторожность» — последний роман, им написанный.