Via Regia

Складывалось ощущение, что он не контролировал то, что произносит его же рот. Вера мягко сжала его колено. Он тронул кончиками пальцев ее ладонь и, едва касаясь, провел по ней – от запястья к ногтю указательного.

– Я знаю тебя, – девушка смогла выдавить из себя лишь сиплый шепот. Жгучая волна подходила к горлу, и она опустила голову на его колени, уже без стеснения обхватив их руками. Он гладил ее волосы, перебирал их и старался дышать как можно спокойнее. По его впалой щеке, застревая то тут то там в глубоких морщинах, стекала слеза.

Так сидели они – поразительное зрелище: совсем юная девушка, бледная, исхудавшая, с копной несобранных русых волос, вымытых дешевым мылом, в светло-сером домашнем костюме, с пуховиком подмышкой, с родинками, усыпавшими левое предплечье, и он – древний старик, чье лицо испещрено было метками времени, с зеркально лысой и на удивление гладкой головой, с приглаженной бородой неясного цвета, одетый в черный вязаный бадлон и поношенные вельветовые брюки цвета горчицы. Они оба плакали. Она – неслышно, но сотрясаясь, с отчаянием, будто потеряла что-то и что-то нашла – так, как умеет лишь молодость. А он – скупо, мудро, смиренно и – непостижимо горько, как плачут те, кто знает о том, что все найденное и потерянное – суть едино.

– Иван Николаевич, за вами приехали, пойдемте, – молодой санитар подошел к ним и посмотрел на Веру. – Добрый день.

Вера шмыгнула носом, быстро отерла ладонями лицо и пробормотала:

– Здравствуйте. А… куда вы едете? – спросила обоих.

– Соцслужба забирает нашего Ивана в дом престарелых.

– А в какой? – Вера старалась не показывать волнения, но она точно не могла потерять его… снова.

– На Суворовском.

– Спасибо, – Вера кивнула и посмотрела на Ивана Николаевича. Он смотрел на нее и улыбался – в его глазах удивительно сходились легкая спокойная печаль и юношески задорный огонек.

– Дайте нам еще минутку, – он посмотрел на санитара. Тот скорчил нарочито недовольную мину:

– Бог с вами, ладно. Я пойду покурю. Скоро вернусь и надо будет ехать, – молодой человек достал пачку сигарет из глубокого кармана потускневших белых штанов, накинул капюшон куртки и вышел.

Иван Николаевич взглянул на Веру и медленно стал подниматься с коляски:

– Сиди, – кинулась к нему девушка.

– Не волнуйся, я в порядке, – он встал и протянул к ней чуть дрожащие руки. Она подошла к нему вплотную, и он обнял ее, неожиданно крепко прижав к груди. Даже чуть ссутуленный под бременем старости, он оставался довольно высоким. Вера снова беззвучно разрыдалась на его груди – это была та самая грудь, на которой она засыпала в своих снах. В ней тот же самый ритм – только немного шальнее, медленнее – отбивало сердце. И то же самое лицо опустилось в ее макушку, вдыхая ее всю, ловя губами ее волосы. Спустя полминуты Вера чуть отстранилась и посмотрела в его глаза. Он обхватил ее руки и неспеша, но будто чуть нервно гладил ее пальцы.

– Это была удивительная жизнь, – тихо сказал он.

Вера ничего не могла ответить – в ее горле встал ком, размером с челябинский метеорит. Они долго – как им показалось – смотрели друг в друга, читали друг друга и… прощались.

Ей в голову пришла одна странная мысль: «…конечно, это не может быть, но судя по всему, у жизни случился какой-то реверс и теперь она идет сразу в нескольких направлениях, так что… Вдруг…»

– Скажи, ты позвонил Камилле и открыл дверь, когда я…

Он глубоко вздохнул и задумался. Между кустистыми бровями пролег еще один глубокий овраг:

– Кажется, это когда-то и правда случилось, но не меньше полувека назад… Смутно припоминаю, но знаешь… Как будто во сне.

Вера прижалась к нему еще крепче. Оказалось, ей и не нужны никакие ответы – она внимала горькому чуду его самых живых глаз.

А они были ясными – в них читалось так много того самого добра и тепла, чуть-чуть грусти. Вера пыталась запомнить их так же, как некогда запоминала их в своих снах – теперь они будто отпечатались на ее сетчатке.

Кто-то кашлянул в дверях. Вернулся санитар.

– Прощай, Вера, – он поднял чуть дрожащую руку в знак прощания.

Вера поймала ее и мягко поцеловала, он погладил ее по щеке. А потом слабо опустился в коляску, у которой его, чуть нахмурившись – скорее от непонимания, чем от раздражения – ждал санитар.

Парень увез его – Вера какое-то время смотрела им вслед, а потом опомнилась, вызвала такси и вышла на улицу. Свежий чистый вздох – она так давно не дышала. Только сейчас, на контрасте с влажной прохладой улицы, Вера поняла, какой ужасный и спертый душок стоял в палате. Теплая боль резала ее изнутри и вместе с тем дарила странное ощущение завершенности.

– Иван Николаевич, значит… – она старалась бодриться. – Ничего не понимаю. Но я же все знала…