Via Regia

…лежит в своей кровати – кажется, даже в той же позе, в которой ушла из реальности. Только за окном – она видит в нем кусочек неба и кроны пары деревьев со своей горизонтальной позиции – совсем не зябкий январь, а что-то слегка зеленое: май или начало июня. Ее гложет какой-то смутный беспричинный стыд, от него даже будто бы подташнивает. А еще – невнятное, но томительное ожидание. Смотрит в экран телефона – пусто. Ни одного сообщения или пропущенного звонка. Разочарование и страх. Убирает его под подушку, проверив, включила ли звук. По потолку ползет муха – Вера радуется ей: первая жизнь после затяжной зимы.

«Моя первая жизнь и стакан мескаля,

чистого, как слеза твоего ребенка…»

Странные, но ритмичные, как ей показалось, строчки стали складываться одна за другой в ее мозгу – вернее, как она чувствовала, в том месте, где образуется треугольник от надбровных дуг к шраму прямо посреди лба – следы юношеской ветрянки. Она достала из-под подушки айфон, записала что-то отдаленно напоминающее Цветаеву в заметки. Когда поставила последнюю точку, пришло уведомление – сердце екнуло! Он… Не злится? Не обижен? Не ненавидит ее? Зовет вечером встретиться: какой-то ресторан на Пяти углах. Ей тревожно и снова жгуче стыдно. Что будет? Увидим…

Вечер. Поднимается в этот ресторан, но там почему-то пусто и темно. Подходит к барной стойке и… видит его. Он сидит прямо на ней, в иссиня-черной «тройке», по-доброму улыбается ей. Рядом – бледнеет изящный «гимлет». Он тепло смотрит на нее и приглашает спешиться на высокий, но удобный стул. Они о чем-то говорят, что-то пьют. Вера ничего не замечает, кроме лучащегося из него добра – оно пляшет вокруг него, как язычки теплого пламени, согревает, дает ей ощущение покоя, нежности, даже… дома какого-то. Глаза на мокром месте – она сентиментальна. Читает ему свое утреннее стихотворение и плачет. Он улыбается, легко спрыгивает со стойки и обнимает ее одной рукой. Она читает и читает – какое-то длинное, слишком длинное стихотворение… А слезы – водопадами по ее округлым щекам. Он утирает их правой рукой – эти пальцы. Вера снова вспомнила их. Он ничего не говорит. Смотрит теми самыми глазами.

– Я точно знаю тебя всю жизнь, – шепчет она.

– И я тебя тоже…

…проснулась вся в слезах, почти рыдая, слегка разрываясь, часто дыша.

– Господи, что же это такое… – она утерла непонятно откуда взявшееся море под глазами. Почувствовала едва, что несколько смущена, но ощущение было доброе, теплое – так в детстве после слез легко и спокойно засыпалось. Что-то очень нежное, глубокое растекалось в ее груди. Как здорово влюбиться. И все вот эти самые первые объятия, горячие слезы, стихи из ниоткуда, смущенные улыбки, сдобренные ни с чем не сравнимым всезнанием, опытом, горечью прошлого. Чем – вопрошала про себя Вера – чем, черт возьми, эти сны – не жизнь? Почему нельзя выудить оттуда все это, либо что же – выбрать насовсем? «Зачем я просыпаюсь в эту глупую жизнь, если она мне противна?.. впрочем, сны коварны… О чем это кричит мое подсознание? Ох, Вер, тебе не хватило? К черту, к черту…»

Вечером, после работы, она дошла до Пяти углов, посмотреть, есть ли в действительности там какой-то ресторан или еще что-то. Заколоченный выцветшими досками первый этаж. Ничего больше. Она выругалась и пошла вперед по Рубинштейна. В любимом хамском «Фиддлерс» хотя бы живые люди 24/7 обитают. Зачем-то после завалилась в ноунейм-бар напротив: здесь ей сегодня стало очень одиноко. Все парами, дамы – в черных лабутенах с красными подошвами, мужчины – башляют с золотых пластиковых карт, персонал – вежлив ровно настолько, насколько нужно быть внимательным к рядовому гостю и не корить себя перед сном за нарушение заповедей столичного хоспиталити. Коктейли отменные, а прохлада – до костей, пробирает и не уходит. Оставила на столе тысячу и ушла не прощаясь. Простите…

Пиликнул телефон. Саша. Она быстро, чуть нервно, чуть пьяно двинула губами вправо и влево. Чтд… Но приятно.

«Доброго вечера! Как ты?» – долго зажала сообщение, чтобы оно открылось в фоновом режиме: карты не раскрываем – дескать, не читала.

«Доброго вечера?! Нам по пятьдесят лет, что ли?.. и восклицательный знак? Самый бессмысленный в переписках. Ничего не имею против, но он такой неискренний… И этот дебильный вопрос «как ты?» Да хуже всех, не считая голодающих детей и журналистов в ЦАР… Святые угодники, он собрал худшее в одном сообщении. Надо постараться», – спустя минут пятнадцать (выждала) ответила: «Привет, я ок». Запятую после «привет» заменила-таки на скобку – а то как-то совсем невежливо. Да и он-то ей – не совсем чтобы не нравится. «Не читает…», – ее смутила одна галочка – доставлено, но не прочитано. Все понятно. Или она слишком быстро делает выводы… или она грубиянка. Вера усмехнулась про себя: много же для нее ныне значит символ! Точнее, его отсутствие.