Вяленый пидор

Наконец, Вяленый кое-как справился с собой и затих, и Чалый ослабил хватку, а затем и вовсе разжал руки. Старик вынул из кармана замусоленный носовой платок и кое-как утер глаза, нос и рот, а затем повернул заплаканное морщинистое лицо и посмотрел на юношу:

– А знаешь, Мишутка, ведь это вы сыночка моего, Витеньку, там у себя режете! Я его сразу узнал. Умер в тюрьме мой Витюша, сыночек мой единственный. Не сберег его непутевый папка, ебать его в сраку! И не похоронил даже. Откуда у пьющего человека деньги на похороны? Сказали, что похоронят на тюремном кладбище. Вот так, не забрал, не похоронил… От родного сына отказался!.. Литр водки съел, потом еще месяц целый горевал, не просыхая. Спасибо тебе, Мишенька, что ты с Витюней моим дружишь, что болеешь об нем. Ничего я в тебе это не исправил. Убег я! Горестно мне стало, ведь сын все ж таки! Да и как я могу в тебе это исправить? Как я могу своего сыночка друга единственного лишить?

Миша виновато колупал ладони, уткнувшись взглядом в стол, Чалый укоризненно кряхтел и злобно поигрывал в руке перочинным ножом:

– А ты говоришь, у ментов душа есть! Нету у них ни хуя никакой души. Все они суки, падлы и живодеры!

– Да не сепети ты, Чалый! – старик уже приходил в себя, в свое обычное состояние контроля над страданием, – не в ментах дело, да и при чем тут менты? Кого ебет чужое горе? Была у них разнарядка выдать человека в нарезку – ну и выдали! Отведи меня туда, Мишенька, к нему. Хочу с ним попрощаться в последний разок, пока вы его на кусочки не изрезали. Отведешь? Отведи, Мишенька! А я тебе тогда помогу, я знаю как. Убрать это все из твоей души мне теперь уж никак нельзя, а вот научить, как это все превозмочь – это можно. Налей, Чалушка, а?

Чалый быстро плеснул в стакан водки, чуть больше двух третей, и подал стакан Вяленому. Тот поднялся, и не глядя ни на кого, покачиваясь на неверных ногах, медленно и печально опустошил свой стакан и отдал его приятелю. Минут десять все сидели неподвижно, переживая случившееся каждый по-своему.

В пивной тем временем прибавилось народу, стало пошумнее. За стол напротив уселась оживленная компания работяг, видимо только что окончивших смену. Они обсуждали какие-то свои, волновавшие их проблемы. До Миши доносились отдельные фразы:

– А я мастеру сказал уже: почему это Макухина ты на выгодную деталь ставишь, а я вторую неделю ригеля точу? Если ты меня и завтра на ригеля поставишь, я тебе все ригеля, какие за смену выточу, прямо в жопу и засуну!..

В процессе поглощения пива компания потеплела, оттаяла и плавно перешла на анекдоты.

– …я, говорит, ем красную икру и сру красной икрой. Помогите, доктор, не знаю, что делать. А доктор говорит: «Это все хуйня. Ты делай как все – ешь говно, и срать будешь говном!..»

Рассказчику, вероятно, очень нравился этот анекдот, потому что он с видимым удовольствием рассмеялся первым, не дожидаясь реакции слушателей. Вслед за ним рассмеялась и остальная компания.

От взрыва хохота за соседним столом старик Вяленый слегка вздрогнул, а затем попытался подняться, но не смог и, покачнувшись, рухнул обратно на скамейку.

– Не могу встать, а идти надо. Надо Витьку моего навестить. Прямо сейчас хочу пойтить, а встать не могу… Мишаня, может ты одолжишь мне ходули свои на часок, а?

– Какие ходули? Ботинки? – не понял Миша.

– Ну не ходули, а все… ну это…– и Вяленый сделал выразительный жест, обведя рукой Мишино тело, – Если ты разрешишь, я бы на время в твое перелез, а твою душу на часик в мое перекинул. Походишь немного в моем, а я – в твоем. Нам до твоего… это… морфологического корпуса… полчаса идти, я посмотрел, перед тем как с твоей головы убежать. Пойдем с тобой пешком. Тебе как раз полчаса и хватит, и ты за это время смерть поймешь. А мне полегчает чуток, и я тогда обратно в свою шкуру залезу, а тебя снова в твою верну. Я там тебе кое-что оставлю на время промеж своих мослов – ну это… то, что тебе про смерть понимать надо, чтобы тебе потом в твоей шкурке легче было ходить, чтобы тебя смерть не мучила. Она ведь не страшная, смерть-то… Хуй ли в ней страшного… Это наоборот, жизнь страшная… Ну как?

– А может не надо, может лучше подождем, пока вам легче станет? – боязливо воспротивился Миша.