Я вспомнил того дроу из Псов Войны и представил всепожирающее пламя, сотканное из теней. Моей ледяной ненависти хватило бы, чтобы сковать крепкой коркой всех недобитков из клана Буревестников. И она подпитывала огонь, жадно забирающий мои эмоции.
А в это время левая рука намотала на себя потроха и настойчиво потянула их наружу. На белый свет арены, пытаясь выполнить вложенную команду. От боли хотелось выть и лезть на стенку, но я всё сильнее раздувал пламя.
Почти невидимый канал дрогнул и изогнулся, раздуваясь, как засорившийся шланг. Сквозь него пытались протолкнуть что-то настолько объёмное, что он вспух гребнем.
Голос плетельщика душ оборвался.
И он завизжал.
Контроль вернулся так же резко, как и пропал. Змеелюд поджаривался изнутри. Его чешуя лопалась, выпуская из себя холодное тёмное пламя.
Я начал действовать в ту же секунду, игнорируя торчащую из огромной раны требуху. Меч, до сих пор зажатый в правой руке, наискось рубанул корпус противника. Клинок вспорол остатки кольчуги под металлический звон и влажный шелест разрезаемой плоти.
Айнхэндер отшатнулся назад, заливаясь кровью, и внезапно превратился в дым. Тёмные клубы рванули прочь, будто под действием мощного сквозняка. За один миг он преодолел десяток метров, материализуясь на удалении от меня.
— Как?.. — он не мог не спросить.
А я не ответил.
К чему говорить с мертвецом.
Боль и слабость девятым валом накрывали всё тело, но я побрёл к нагу, с трудом переставляя ноги. Голова, набитая ватой, соображала с трудом. Сознание помрачилось. Конечности оперировали машинально под действием вбитых в них тренировок.
Противник что-то скастовал, и до сих пор пожирающее его пламя исчезло. Змеёныш выглядел, как жертва, обгоревшая в страшной аварии. И всё же медленно под волдырями, лопнувшими пузырями, язвами и чёрной коркой проступала новая чешуя.
Гадёныш направил на меня посох, но метательный нож отыскал его кулак, перерубая пальцы. Палка покатилась по песку под истошный крик. А я продолжал бросать ножи прямо на ходу. Увы, меня качало из стороны в сторону, как моряка, а потому лишь два из оставшихся четырёх достигли цели. Один вошёл в грудину, а второй в плечо.
Я почти отключился в этот миг, и понял, что без хила умру. Мне нельзя светить
Эти десять метров стали моей Голгофой.
Я шёл целую вечность.
Ноги переступали, так и норовя уронить разваливающееся тело.
Голова падала на грудь, но упрямо сверлила взглядом чешуйчатую мразь.
Постепенно в голове частично прояснилось, и, коротко взглянув, я увидел, как потроха скрываются внутри. Вампирический эффект цепей откачивал жизненные силы у моего врага, заживляя страшную рану.
Стоило оковам рассеяться, как Айнхэндер попытался взорваться волной тьмы. Я считал это намерение в потускневших глазах, горящих от ненависти. Подобным образом он уже застал врасплох Фризоленту и Амидраэль.
Однако я был быстрее. Мой кулак впечатался в солнечное сплетение оппонента
И всё же раз за разом я вбивал кинжал в тело хрипящей от боли гниды.
— За ГидроПонику.
Лезвие вошло под лопатку.
— За Фризоленту.
Где-то внутри лопнула пробитая почка, и наг онемел.
— За Амидраэль.
Я рывком перебил позвоночник, лишая его контроля над нижней половиной тела.
Плетельщик душ рухнул на песок кучей обожжённого и кровавого мяса.
Я проговаривал про себя имена тех, кого не мог назвать здесь и сейчас. Не при всех этих зрителях. Не при богах.
Еле слышное дыхание всё ещё портило мне настроение.
Вокруг того, что осталось, от Айнхэндера, вспыхнул защитный барьер. С краёв арены доносились крики, но мне было плевать.
Целители не отнимут его у меня. Не сейчас.
Присев на корточки, я приблизил своё лицо к обугленной голове. Настолько тихо, насколько вообще мог, я прошептал ему на ухо:
— А ты уже достал язык из задницы Арка?
И он вспомнил.
В его глазах мелькнуло узнавание.
Он вспомнил, кто бросил ему в лицо это же оскорбление в прошлый раз. Змеиные губы растянулись, чтобы выдать крик. Чтобы назвать моё имя. Но лезвие кинжала, окутанное