Вяземская катастрофа 41-го года

Читатель, наверное, обратил внимание, как формулирует свое донесение Рокоссовский. Ему вовсе не хочется оказаться виновным в сдаче Вязьмы, которую защищать было практически нечем. Забегая вперед, отметим, что его опасения чуть было не оправдались. Рокоссовский вышел к своим войскам 9 октября в 40 км от Можайска. Там он получил приказ немедленно прибыть в штаб фронта, где уже заседала комиссия из Москвы во главе с Ворошиловым. В этот же день за ним и членом Военного совета армии Лобачевым прислали два самолета У-2.

Рокоссовский:

«Я дал указания Малинину о переходе на новое место, и мы направились к самолетам. Малинин на минуту задержал меня:

– Возьмите с собой приказ о передаче участка и войск Ершакову.

На вопрос, зачем это нужно, он ответил:

– Может пригодиться, мало ли что...

В небольшом одноэтажном домике нашли штаб фронта. Нас ожидали товарищи Ворошилов, Молотов, Конев и Булганин. Климент Ефремович сразу задал вопрос:

– Как это вы со штабом, но без войск шестнадцатой армии оказались под Вязьмой?

– Командующий фронтом сообщил, что части, которые я должен принять, находятся здесь.

– Странно...

Я показал маршалу злополучный приказ за подписью командования.

У Ворошилова произошел бурный разговор с Коневым и Булганиным» [55].

Этот эпизод, описанный в мемуарах и Конева, и Жукова, многое говорит о характере взаимоотношений между советскими высокопоставленными военачальниками в сложной обстановке. А ведь и от этого зачастую зависели результаты действий подчиненных им войск. Кому-то надо было отвечать за поражение. Сталин в таких случаях быстро находил виновных. И можно представить, в каком свете выставили Рокоссовского его начальники, спасая себя. Комиссия Ворошилова, кроме выяснения обстановки и принятия срочных мер, должна была найти и виновного. В данном случае виновным был назначен И.С. Конев.

О несправедливых обвинениях в свой адрес и о трагической судьбе войск, окруженных под Вязьмой, К.К. Рокоссовский, несомненно, вспомнил во время Курской битвы. На второй день немецкой операции «Цитадель» Сталин предупредил его, что положение у Ватутина на юге тяжелое и что противник оттуда может нанести удар в тыл войскам Центрального фронта. Насколько серьезным оказалось положение, можно понять из воспоминаний заместителя Рокоссовского по тылу генерала Н.А. Антипенко:

«На второй или третий день некоторым лицам из руководства Центрального фронта стало казаться, что противнику все же удастся прорвать нашу оборону. <...> Были рекомендации: немедленно эвакуировать подальше в тыл все имущество, сосредоточенное на фронтовых складах <...>. Я обратился лично к командующему.

К.К. Рокоссовский сказал:

– Немцам не удалось достичь решительного успеха за первые два дня. Тем не менее это возможно теперь. А если уж произойдет такое несчастье, то мы будем драться в окружении и я, как командующий фронтом, останусь с окруженными войсками» (выделено мною. – Л.Л.) [57].

С началом отхода проводная связь окончательно вышла из строя. Теперь устойчивость управления войсками целиком зависела от того, насколько будет правильно применяться радиосвязь. Однако средств радиосвязи в соединениях и частях было совершенно недостаточно, а имеющиеся из-за технического несовершенства аппаратуры не могли обеспечить устойчивую работу на прием-передачу. Так, во многих стрелковых дивизиях имелось всего по 10 – 12 радиостанций вместо 63, положенных по табелю. На качестве радиосвязи сказывалась и слабая обученность специалистов. К тому же выяснилось, что некоторые командиры и начальники боялись пользоваться радиосредствами, считая, что противник может подслушать радиопереговоры или запеленговать рации и тем самым установить местонахождение пунктов управления войсками. Поэтому зачастую радиостанции располагались вдали от штабов, что само по себе затрудняло пользование ими. Порой доходило до того, что некоторые начальники из-за чрезмерной «радиобоязни» запрещали автомобильным радиостанциям находиться при отходе в общих колоннах.