Вяземский

Об этом свидетельствуют воспоминания литератора барона Е.Ф. Розена. Он пишет, что Пушкин «позволял перебирать с ним критически лучших его друзей-литераторов, за исключением только одного из них. Лишь только коснусь слабой стороны этого NN, радушный, эпиграмматический Пушкин становится серьезен, и фраза моя пресекается». NN в этой записи — Вяземский. Розену было любопытно, почему Пушкин не позволяет шутить над стихами Вяземского, и он задался целью разгадать эту загадку. Однажды это удалось — когда Розен процитировал строку из «Послания к М.Т. Каченовскому» Вяземского («Как оный вечный огнь на алтаре весталок»). Пушкин неожиданно рассмеялся, сказал, что тут невольно напрашивается рифма «палок». И объяснил, что «частые резкие изысканности» Вяземского, «так и вызывающие эпиграмматическую критику», заставили его «вооружиться против нее, однажды навсегда, этою серьезною миною».

Но это единственное свидетельство того, что Пушкин мог подшучивать над Вяземским-поэтом, меркнет, даже если не знать всех вышеприведенных добрых пушкинских отзывов — а просто раскрыть «Евгения Онегина». Эпиграф к первой главе, аллюзия на «Первый снег» — «Согретый вдохновенья богом, / Другой поэт роскошным слогом / Живописал нам первый снег / И все оттенки зимних нег…» — наконец, появление князя «у скучной тетки», где он занимает Таню Ларину разговором…

Ну а верх доброжелательности Пушкина — это посвящение Вяземскому третьего издания «Бахчисарайского фонтана» (1830): «Посвящаю тебе стихотворение, некогда явившееся под твоим покровительством, и которое тебе обязано было большей частью успеха. Да будет оно залогом нашей неизменной дружбы и скромным памятником моего уважения к благородному твоему характеру и любви к твоему прекрасному таланту». Посвящение это цензура не пропустила, но князь о нем знал и ответил не менее велеречивым посвящением Пушкину своего перевода романа «Адольф», вышедшего год спустя: «Дар мною подносимый да будет свидетельством приязни нашей и уважения моего к дарованию, коим радуется дружба и гордится Отечество».

Итак, в интеллектуальном плане Пушкин не только нуждался в Вяземском, но и в буквальном смысле слова заваливал его роскошными подарками — эпиграфами к своим произведениям («Евгений Онегин», «Станционный смотритель»; только из-за ссоры с Федором Толстым снял Пушкин эпиграф из Вяземского к «Кавказскому пленнику»), скрытыми и явными цитатами из Вяземского, восторженными отзывами о нем в письмах к нему и к другим адресатам, хвалебными заметками в прессе, поддержкой и одобрением всех его литературных начинаний, негласным запретом на критику Вяземского в его присутствии, посвящением «Бахчисарайского фонтана», наконец, приглашением в качестве действующего лица в «Евгения Онегина». Кто еще из друзей Пушкина был так щедро им одарен?.. Кто из русских писателей вообще получал такое количество комплиментов от Пушкина?.. Кому из своих друзей Пушкин писал так много и часто (сохранилось 74 письма Пушкина к Вяземскому — больше он писал только к жене)?.. Можно даже подумать, что Пушкин нарочно привязывал Вяземского к себе. Не льстил, но при каждом удобном случае давал понять, что творчество и дружба князя ему дороги.

В каком-то смысле, наверное, действительно привязывал. Пушкин понимал, что таких многогранных друзей, стоящих на одном с ним интеллектуальном уровне, к тому же почти ровесников, у него больше нет. Вяземский был нужен и интересен ему и как поэт, и как критик, и как журналист, и как издатель, и как историк, и как партнер в споре, и как светский человек, и как политический единомышленник. Пожалуй, в пушкинском окружении других таких разнообразных дарований не было: все прочие друзья ценятся Пушкиным, так сказать, с какой-то одной стороны.

С сердечностью сложнее. Вяземского было легко любить за что-то. Но, по всей видимости, ни за что Пушкин не испытывал к нему особенных чувств. «Ни за что» он любил Нащокина, лицейских друзей — Дельвига, Пущина, Кюхельбекера. Ни разу его взгляд на Вяземского не был отуманен слезой упоительного дружеского восторга. Отсюда и известные нам скептические отзывы Пушкина о Вяземском. Не желая ссориться с ним, он никогда не давал волю отрицательным чувствам в письмах к самому князю и лишь мельком выплескивал раздражение в устных отзывах, которые донесли до нас третьи лица. По этим отзывам довольно точно можно определить душевные качества князя, вызывавшие недовольство Пушкина, — неуступчивость, отсутствие гибкости, педантизм, «прозаический взгляд», сухость, склонность к учительству. Отдельный разговор — несходство их политических взглядов во время польского восстания 1830—1831 годов, об этом немного позже.

А Вяземский, его отношение к Пушкину?.. Вспомним взаимные посвящения. Пушкин — Вяземскому: «…залог нашей неизменной дружбы…». Вяземский — Пушкину: «…свидетельство приязни нашей…». Конечно, «приязнь» и «дружба» стоят достаточно близко, но все же расхождение красноречивое. Вяземский по отношению к Пушкину — безусловная, часто восхищенная приязнь, но вряд ли дружба.