Вибратор (Vibrator)

И, кстати, не то чтоб я начала слышать их все разом. Я видела – слова распадаются, разбиваются в осколки. Я больше не могла повторять бесконечные «ра-роу». С того самого дня, как он влепил мне пощечину – маленький лысый человечек, учитель японского, сам не умевший правильно говорить по-японски, один из многих, кто всю жизнь занимает чужое место, – так вот, с того самого дня на каждом уроке, сколько бы я ни прилагала усилий, чтобы стать для него незаметной, он непременно меня вызывал и заставлял встать. На каждом уроке. Даже на национальной экономике, где по жизни нет необходимости выслушивать мнение учеников по какому-то бы ни было вопросу. А он все равно вызывал меня и спрашивал – что я думаю об этом, что я могу сказать о том? И заставлял встать. Ему просто необходим был ученик, над которым можно издеваться подобным образом. А потом как-то раз он велел мне повторить неправильные употребления «ра-роу», а я, судорожно копаясь у себя в памяти в поисках правильного ответа, поняла: ключ к двери, за которой спрятаны «ра-роу», потерян. Я не должна была раздумывать, давным-давно я организовала все так, что ответ приходил автоматически, как только потребуется, но сейчас он не пришел. Я постаралась мысленно воссоздать обстоятельства, при которых отвечала раньше, и обнаружила: те фрагменты картин, где должны бы находиться неправильные варианты, исчезли. Стерлись. На месте их – полная пустота. Голос пропал. Я открывала и закрывала рот, однако только и могла, что втягивать в себя воздух, уже переполнявший легкие. Я все всасывала и всасывала воздух – а что еще оставалось делать? Пульс зашкаливало. Перед глазами все мутнело. Мир расплывался. Меня одолевала странная уверенность: между мною и окружающими натягивается прозрачная, отгораживающая меня пленка, и, сколько ни старайся, дотянуться до нее невозможно. Ощущение невозможности коснуться вещей и людей прямо перед собой. Словно бы расстояние между мной и теми, что рядом, постоянно увеличивается, и они становятся все меньше, отдаляются и отдаляются от меня, пока я не останусь наедине с жестокостью противостоящего мне времени. Что сделает учитель? Снова меня ударит? Это ведь я не могу коснуться окружающего мира – а он, со своей стороны, вторгнется в мое пространство на раз, без проблем. Выбора не было, и я упала в обморок. Тело от напряжения стало прямо-таки каменным, так что упасть без чувств красиво и изысканно, как актриса на сцене, не вышло. Очень было больно… зато по крайней мере удалось как-то выйти из трудной ситуации. Учитель на помощь не пришел, но я только радовалась, что он ко мне не рикоснулся. Два одноклассника из группы охраны доровья подхватили меня и увели из класса, подерживая под локти. Я тряпкой висела на их руках, лицо – белое, как бумага. И куда только подевалась вся кровь из моего тела? Осталось единственное желание – наслаждаться и наслаждаться нежностью и теплом рук своих одноклассников. Один из них был парень, другая – девчонка. Мотидзуки и Хихара. Но ни слишком скоро ушли и сильно тем меня опечалили. Так хотелось продолжать испытывать все разнообразие тактильных удовольствий, касаясь одновременно и мужской, и женской плоти. Откуда-то сверху, совершенно со стороны, я смотрела на их удаляющиеся спины. На линолеум пола. На светло-оранжевые лестничные ступеньки. На вкрапленные в бетон ступенек крошечные камушки. На свои школьные туфли. Когда я лежала на кушетке в медпункте, медсестра сказала – у меня подростковая анемия.

Я увидела, как слова разбиваются в осколки…

На следующий день мать спросила, почему я не иду в школу, – и что я могла ей ответить? Одно из двух. Потому что сломанный внутренний механизм выдал мне на сей раз только два варианта ответа, словно отпечатал их у меня в мозгу. Я лежала в постели и тряслась. Тело выламывало неконтролируемыми мышечными сокращениями. Мать расспрашивала меня осторожно, нежно. Такой бережной и ласковой она бывала со мной только тогда, когда я, еще в детстве, болела простудой.

– Сходить к психиатру.

– Я хочу сходить к психиатру, – сказала я.

И в ту же секунду ощущение приятного тепла и заботы, исходивших от моей матушки, исчезло без следа. Несколько дней спустя она додумалась предложить мне перейти в другую школу – раз уж меня никакими силами не заставишь ходить в эту.

– Но, знаешь, особенно тебе это не поможет. И представляешь, что о нас люди подумают? Впрочем, в другой школе можно тебя зарегистрировать как проживающую в доме твоего деда. Да, тогда, возможно…