Вибратор

Склоняюсь над его пахом, стараясь, чтоб из окошка меня видно не было. Член его проскальзывает мне в рот, касается задней стенки горла. Не задернуты ни занавески задних окошек, ни та, что отгораживает нас от сидений. Он запускает пальцы мне в волосы, наматывает их себе на пальцы. Конечно, заглянуть в кабинку трейлера, поднятую так высоко над землей, можно только либо из другого грузовика, либо из очень больших внедорожников, и сомнительно что-то, чтоб подобные средства передвижения вдруг появились здесь в этакое время суток. А хоть бы и появились — сиденья достаточно загораживают обзор, ни его, ни меня им не увидеть. Я взглядываю назад, в крошечное окошко в самом конце кабины, и вижу: солнце медленно поднимается все выше. С каждой минутой, с каждой пробегающей мимо секундой вращается планета. Колеса грузовика (резина на них не шипованная, Окабе мне объяснил, что дальнобойщики зимой резину не меняют) тихонько погромыхивают по земной тверди, и мир продолжает крутиться, Земля вращается в такт вибрациям грузовика. Чувствую что-то, пришедшее бог весть из какого далека. Звуки приходят издали — из мест, отстоящих отсюда неизвестно насколько. Каждый из этих звуков — иной, ни один не похож на другие. Птица скачет по ветке. Слышны голоса идущих в школу детей. Я поднимаю глаза.

Глаза наши встречаются, и в эту секунду меня с ног до головы пронизывает горячая волна смеха, достигает самых глубин моего существа, но я у него отсасываю, так что вырваться наружу бедному смеху никак не удается. Смех опускается ниже, впитывается в меня, подобно вчерашнему снегу. Люби меня.

Смех опустился ниже, впитался в меня. В моем теле — в истинном моем «Я» — более нет слов, в нем нет ничего, кроме вибраций, все, что надо, — заставить его чуть шевельнуться, сделать первый шаг, и оно постарается само найти направление движения. Это — не мысли, не значения. Нет. Это — нечто, подобное желанию или голоду; если перевести ощущения в слова, выйдет слишком просто — люби меня, люби меня, люби меня. Голоса трепещут в дрожащем сосуде, в который обратилось мое тело, голоса всплывают изнутри, вздымаются, замирают и снова движутся, плывут то туда, то сюда в теплой сонной тьме, не знающей мыслей и значений. Температура моего тела распалась на множество температур, у каждой части — своя, отдельная, но — неизвестно как — все эти разные температуры — точки кипения.

Фелляция?

Дистилляция?

Слова прорастают во мне подобно зернам, повторяются, напевают следом за далеким, чуть слышным голосом, который произнес: — Очищение.

Извлечение определенных компонентов из раствора при помощи высокой температуры. Наконец-то я вспомнила. Дистилляция. Очищение.

На сей раз я понятия не имею, вслух или нет произношу эти слова. Чувствую, все вокруг успокоилось, боль утихла. Перед глазами все плывет — и я падаю.

Я отключилась.

Первое, что замечаю, придя в себя, — сиденье откинуто, я — голая, завернутая в одеяло — лежу на мужчине, он одет, обнажены только гениталии. Снова сажусь, но мужчина не спешит подниматься, валяется себе на спине. Поднимаю верх его комбинезона. Любопытно, и когда это он успел новый презерватив надеть? Протискиваюсь назад, в тесное пространство между сиденьями. Собираю свои шмотки. Одеваюсь. Тело все еще помнит смех, налетевший подобно порыву ветра, пронесшийся сквозь меня. Но самоуверенная, сильная женщина, которой я была совсем недавно, уже исчезла, слетела с меня, точно сброшенная кожа, и снова влезть в эту кожу более не удастся.

Мужчина садится. Помню ли я, как его зовут? Окабе… а дальше? «Иероглиф «ки» — он ведь обычно надежду означает, а в вашем случае, значит, надо читать «така»? Весьма необычно, правда?» Иероглиф, означающий надежду, всплывает у меня в мозгу, становится на свое место в складывающемся паззле. «А имя свое вы как произносите?»

…Такатоши.

После ночного снегопада день всегда ясный. Указатели с названиями городов, через которые мы проезжали, с потрясающей регулярностью оставались позади. В каждом новом городе висели они под светофорами, но мне никак не удавалось связать надписи между собой, сообразить, в каком направлении мы движемся. В данный момент я представления не имела, ни куда Окабе едет, ни когда ему надо там быть, ни какую часть своей работы он сейчас выполняет. Я даже не знала, стоит ли мне ехать с ним или нет. Не знала, куда себя девать.

Снег, который падал в Токио ночью и растаял под утренним солнцем, здесь еще лежал. Поскольку дело тут явно было не в широте или в долготе, я довольно долго терялась в догадках, почему же он не тает, пока не уперлась носом в совершенно очевидный ответ: просто большие города производят гораздо больше тепла, чем эти крошечные городки!

— Мы в Ниигату едем? — спрашиваю просто для того, чтоб разговор начать.

— Нет, в Кавагучи.

— В Кавагучи?! — неожиданный ответ меня потряс.

— Я там груз шин хочу взять. Глупо мотаться с пустым грузовиком.

— Да, наверно, ты прав. Пустой грузовик — плохо, да?