— Должно быть довольно тяжело жить без веры. – Уильям же был более смелым с алкоголем и едой, более решительным, что не ускользнуло из её вида.
— Почему ты живёшь здесь? – ей хотелось сменить тему, потому что быть объектом обсуждения не входило в её сегодняшние планы.
— Кто тебе сказал, что я живу тут? Это моя мастерская. – то, насколько громко и уверенно он это сказал, стало причиной того, что она очень громко рассмеялась, пряча лицо за ладонями, потому что ей не нравилось, когда люди видели её такой, ей казалось, что она ужасна некрасива в такие моменты.
— Да, конечно. Мастерская в каком-то странном старом доме Дрездена в чердаке. И там я вижу что-то отдалённо похожее на матрас и подушку с одеялом. – наконец, совладав с эмоциями, она выдохнула и указала рукой в сторону его постели, а затем взяла свой бокал вина и допила его.
— Да, ты права. Я и живу здесь, потому что часто засиживаюсь допоздна с картиной. – Уильям поднял свои руки вверх в знак поражения и после вновь наполнил её бокал вином, переключая собственное внимание на еду.
— Довольно странно. – пожав плечами, она стала наблюдать за тем, как он ловко управлялся с едой.
— Что именно? – Уильям сделал ей бутерброд, особенно много положив сверху виноградинок, после чего протянул ей, и она улыбнулась, принимая бутерброд и откусывая его, но всё начало падать на её одежду, отчего уже он засмеялся. Она выглядела так забавно.
— Ты учишься в самой дорогой школе искусств, но при этом живёшь здесь, да и одеваешься как-то своеобразно. – в её словах была истина, ведь по обстановке, что была вокруг, да и по его внешнему виду, можно было сказать, что он нищий, бродяга, оборванец, безумец в конце концов. И всё это было правдой. Каждое слово. Но кто сказал, что он стыдился этого или же что не наслаждался поэтому своей наконец-то свободной жизнью вдали от семьи?
— Я не вижу смысла тратить деньги на дорогую одежду или же жильё. Мне и этого достаточно. А что касается учёбы, скажу тебе по секрету, я за неё не плачу. – он наклонился и прошептал ей это на ушко с некой даже гордостью, после чего подул на её шею и у неё пошли мурашки, отчего она дёрнулась, а он засмеялся, начиная подбрасывать виноградины в воздух и ловя их ртом.
— И как же тебе это удалось провернуть? – Виктория убрала остатки бутерброда на поднос и продолжила пить своё вино, удивляясь тому, как он ловко ловил каждую ягоду, ни одна из них не упала. Она улыбнулась. Она слишком много улыбалась рядом с ним, сама того не осознавая и не контролируя, улыбка просто расцветала на её устах и с этим ничего нельзя было поделать. Возможно, это и случается с людьми, когда они касаются жизни – они расцветают.
— Мой дядя пристроил меня сюда. По просьбе матери. – он удивил её вновь, поскольку в их время это было такой большой редкостью, когда дети делали что-то для своих родителей, нормой же сейчас было противостояние им и полное отсутствие возможности жить вместе.
— Ты учишься ради неё? – Уильям прекратил своё шоу с ягодами и забрал с подноса оставшийся кусок её бутерброда, практически украв его у неё, специально поедая его у неё на глазах.
— Можно сказать и так. Я обязан ей тем, что могу заниматься своим любимым делом. Я родился в семье, где отец священнослужитель, а мама домохозяйка. – чужая семья – это потёмки, именно поэтому ей было интересно услышать его историю.
— И как ты выжил в этой семье? – в этом она была очень плоха. В самоконтроле. Ей никогда не удавалось контролировать свои эмоции, прятать их, играться с ними. Именно поэтому постоянно в её жизни были настоящие скандалы, сводящие её с ума.
— Ох, даже не спрашивай. Постоянные ссоры с отцом доводили меня. Он хотел сделать из меня священника. А я с детства был увлечён красками, потому что брат матери, тот самый дядя, он торговал ими. Я часто гостил у него в детстве и сразу влюбился в цвета. Такие яркие и живые, в отличии от всего того, что творилось снаружи. В итоге мама добилась своего, а я обещал ей выучиться и получить образование, хотя терпеть этого не могу. – ей нравилось видеть то, с каким задором он рассказывал о том, как любит краски и цвета, его глаза начинали сиять ещё ярче, хотя ей казалось, что такое было невозможно. Виктория всегда испытывала огромное уважение по отношению к людям, которые занимались любимым делом с особой страстью. Такие люди, по её мнению, были самыми счастливыми на свете. И это нельзя было подделать. Истинность их эмоций мог ощутить даже самый чёрствый сухарь на свете.
— Почему ты терпеть этого не можешь?
— Потому что художники рисуют фигуры, пейзажи, предметы. Я же рисую цвета. Ты будешь первой, на самом деле, кого я нарисую. До этого я лишь занимался цветом. – от его комплимента ей стало не по себе, и она опустила свой взор на ладони, рассматривая их. Уильям заметил смену её настроения. Но он ведь не солгал. Сказал лишь правду.