Victory Park

Но даже начать он не смог, потому что зазвонил телефон, и Толик Шумицкий из «Олимпиады» попросил его о водке для какого-то артиста. Достать водку для незнакомого человека – это не работа, это развлечение, тем более что Алабама давно уже хотел поговорить с ребятами из Днепровского треста столовых. За ними висел небольшой должок, и они все как-то забывали его вернуть. Алабама не любил, когда ему забывали возвращать долги. Поэтому подумать о Каринэ этим утром он опять не смог, решив, что сначала поговорит с ней. Может быть, он вообще зря волнуется, может быть, никуда она от него не уходит, не размыкает траекторию и не улетает в бесконечный беспросветный космос.

Если бы Алабама внимательнее прислушался к себе, то, пожалуй, понял бы, что только рад звонку Шумицкого. Он не хотел – даже боялся – думать о Каринэ и ее настроениях. Он просто не умел этого делать.

3

– Вот: артист, обитатель богемы, сучьего и продажного мира, а человек, сразу видно, неплохой, – заметил Алабама, глядя, как Сотник своей смешной походкой быстро катится по узкой боковой аллее в сторону Дарницкого бульвара. – Что, Каринка, проведем мы с тобой вечер в обществе мастеров провинциальной сцены?

– Он не обитатель богемы, – сдвинула в усмешке яркие губы Каринэ, – он домашний терпила, потный подкаблучик. Ты что, не увидел? На нем жена ездит, а теперь его еще и дочка седлает. Будет, как верблюд, возить обеих.

– Не путай компот и купорос. Он их любит, ему это в радость. Про жену, впрочем, ничего не скажу, не знаю, зачем ты ее сюда приплела. А дочку – точно.

– У него спина седлом сбита, на ребрах шрамы от шпор и углы рта уздечкой порваны. Дочка еще не успела бы так его загонять. Любовницы у него нет, конечно. Так что это жена, больше некому.

– Наблюдательная ты, – ухмыльнулся Алабама. – Видишь то, чего нет, и тут же делаешь выводы.

– Что хуже, – подняла на него взгляд Каринэ, – видеть то, чего нет, или не видеть того, что есть?

– Второе, конечно, – уверенно ответил Алабама.

– Почему? – удивилась Каринэ. Вопрос был риторическим, и прямого ответа она не ждала.

– Потому что когда ты видишь то, чего нет, это бред, и он пройдет. Но если ты не видишь того, что есть, это слепота. Кто знает, удастся ли ее вылечить.

– Ты все свел к медицине, – зевнула Каринэ. – К симптомам и диагнозам. Это скучно.

– А чего же ты от меня ждешь? Философских обобщений?

– Прозрений. И откровений. Женщине недостаточно, чтобы рядом с ней сидел справочник со встроенным калькулятором. Ты должен смотреть глубже и видеть больше.

– Ты что-то конкретное имеешь в виду? – с тоской спросил Алабама. Каринка опять капризничала, он видел, что не угодит ей, что бы сейчас ни сделал, и это начинало не на шутку раздражать Алабаму. Это не у артиста были шрамы от шпор на ребрах, а у него.

– Конкретнее некуда! Я тебя имею в виду. Я о тебе говорю. Ты превратился в заплывшую жиром записную книжку с маленькими глазками и таблицей умножения на обложке. Ты робот, машина, на тебя даже смотреть жаль, а ведь ты же раньше любого человека с одного взгляда понимал. Любого!

Тут Алабаме показалось, что еще одна-две фразы, и он уловит, чего от него добивается Каринэ. Но ее внимание вдруг отвлеклось, и разговор ушел в сторону.

– Посмотри, идет какой-то бомж, – ткнула Каринэ пальцем в облезлую фигуру с ромашкой в руке, шагавшую по аллее нелепой припрыгивающей походкой. – Раньше ты бы по одному его виду угадал и что он тут делает, и куда идет. А теперь попробуй…

Подача была слишком легкой, и Алабама не удержался.

– Коля! – позвал он, когда фигура проходила мимо них. – Как дела, Коля?

– Алабан, Алабан, Алабан, – забормотал Коля, опасливо поглядывая в сторону их столика.

– Иди сюда, Коля, – позвал Алабама. – Иди поешь.

– Так нечестно, – надулась Каринэ. – Ты его знаешь. Эксперимент сорван. Результат не засчитан.

– Как скажешь, – Алабама покорно склонил голову и довольно улыбнулся.

– И еще… – Каринэ надменно глянула на Алабаму и Торпеду. – Если хотите сидеть с ним за одним столом, то сидите сами. А я не буду. От него воняет.

– Едь, наверное, домой, – не стал спорить Алабама. – Переоденься. А вечером я тебя заберу.

Высокие каблуки Каринэ, быстро удаляясь, гневно застучали у него за спиной. Алабама не обернулся и не посмотрел ей вслед, стройная фигура Каринэ отчетливо отражалась в темных очках Торпеды. Боря деликатно молчал все время их пикировки, молчал он и теперь, не обращая внимания на испуганного Колю, который наконец подошел к столику.

– Садись, Коля, – Алабама кивнул на освободившийся стул Каринэ. – Будешь манты? Или тебе тоже мороженого с ликером?

– Коля гулял, – дурак сел на край стула и тут же беспокойно закрутил головой. – В лесу птицы. Цветок. – Он положил на стол ромашку.

– Боря, попроси, чтобы ему принесли манты, – Алабама внимательно посмотрел на свое отражение в очках Торпеды. Тот молча поднялся и пошел в кафе.

– Как дела, Коля? Не обижают? – Алабама вытянул ноги и постарался откинуться на стуле. Он так и не понял Каринку, а ведь был совсем близко и, казалось, еще чуть-чуть и дотянулся бы до ее мысли. Но не смог.