Victory Park

– Товарищи, – сказала она вполне безразличным тоном. – Сейчас вы посмотрите фильм «Государственную границу не пересекал» о службе наших пограничников.

– Афишу читали, грамотные, – ответили ей из зала.

– Так сложилось, что с нами посмотрит этот фильм артист киевского Театра Русской драмы Федор Сотник, сыгравший в картине полковника милиции Кузнецова. Давайте попросим товарища Сотника выйти к нам и сказать буквально два слова об этой интересной роли.

Зал вяло похлопал.

Сотник удивился, отчего вдруг администратору пришло в голову пригласить его на сцену. Но тут его озарило, он понял, какой монолог следует читать на отъезд Елены, и, не думая больше ни о чем, быстро зашагал по проходу.

– Если вы не против, – сказал Сотник, встав перед залом, – я не стану рассказывать о небольшой роли, которую сыграл в этом фильме. В ней нет ничего нового и интересного.

– Верно, артист, – согласился зал. – Что интересного в роли мента?

– Вместо этого я прочту вам монолог королевы Елизаветы из пьесы Шиллера «Мария Стюарт». Это новая роль, новый спектакль. Наша труппа сейчас над ним работает.

Зал озадаченно замолчал, пытаясь представить Сотника в роли королевы. Ирка в ужасе взялась за голову: она одна знала, чем все может закончиться. Светлана растерянно и виновато отводила глаза, стараясь не встретить изумленного взгляда администратора кинотеатра. Это была ее идея пригласить Сотника сказать несколько слов перед сеансом. Кто же предполагал, что все может так повернуться? И только Федорсаныч был рад неожиданной возможности выплеснуть отчаянье привычным ему способом. В эти минуты он видел Елену королевой Елизаветой: надменной, себялюбивой, презирающей всех подданных, всех, кто случайно оказался рядом.

– О, рабское служение народу! – осторожно сказал Сотник, осматривая зал.

– Позорное холопство! Как устала
Я идолу презренному служить!
Когда ж свободна буду на престоле?
Я почитать должна людское мненье,
Искать признанья неразумной черни,
Которой лишь фиглярство по нутру…

Да, все именно так. Он для Елены чернь, прислуга, исполнитель пустых и глупых ее капризов.

…Кругом враги! Непрочный мой престол
Народной лишь приверженностью крепок!
Меня сгубить стремятся все державы
Материка! Анафемой грозит
В последней булле непреклонный папа,
Кинжал вонзает Франция с лобзаньем
Предательским мне в сердце…

Она не верит никому, она всех боится, всех подозревает в предательстве, и потому предает первой. Ах, как это точно!..

Так я живу, воюя с целым миром.
Мгновенья счастья быстротечны,
И невольно я жить берусь по чертежам чужим.
А в них измены черные ветвятся густою сетью
Длинных коридоров. Предательство рисует ложный вход,
Там, где стена, плющом увитая, поднялась. И я стучу.
Я жду, когда дворецкий передо мною эту дверь откроет,
И вновь стучу, и вновь. Но тишина вокруг, лишь ветер смрадный,
Несет отраву с домен Азовстали и распыляет над моей страной.
Я одинока! Страсти не стихают в моей душе, но сердце не болит.
Оно меня моложе, объяснить ему не в силах я, что допустимо,
А что так больно ранит любимых и друзей, и всех, кто рядом…

Нет, стой! Это притворство. Тут все одно притворство! Что значит сердце ее моложе? И почему это чертежи вдруг оказываются чужими? Чьими же тогда?