Вид на рай

Ночью мне приснился престранный сон, да, постыдный даже, можно сказать. Я находился в кабинете врача, каким он приблизительно являлся мне в моих ночных фантазиях с Гру, когда она обследовала меня. Светло-зеленые стены, белый потолок. Ослепительно белое окно. Я стою на холодных плитках пола, раздетый догола, то есть, в одежде Адама. За столом возле окна сидит человек неопределенного пола, его лицо постоянно меняется. В начале это была женщина, та, которую я видел на почте, рыжеволосая, вытягивавшая смешно свой рот в букву «о». Потом она превратилась в Эриксена из социальной конторы. «Ты должен нам, Эллинг, — сказал он. — Ты должен понять. Мы ждем, ты должен показать нам свои ладони». Потом снова женщина с почты, она смачно водила кончиком языка по губам — вперед, назад и вокруг; нетрудно было понять, что означали эти движения. Я рассердился не на шутку и в то же время перепугался. Я не привык к такому даже во сне. Чтобы сказать начистоту: я никогда не оголялся перед женщиной; понимал, что сейчас вижу сон, не более… все равно ужасно неприятно. К тому же я не мог двигаться (такое часто бывает во сне), меня словно приклеили к линолеуму на полу. «О», — сказала она. «О». «О». «О». Я сразу догадался, что она насмехалась надо мной. Подозревал и причину, уж точно мой половой орган показался ей комичным. Неприятно стало до боли. Ведь вот какая, высмотрела… нашла самое слабое место. А все дело в том, что мой мужской член немного искривлен, самую малость. Налево слегка повернут. Но отклонений в связи с этим у меня не наблюдается. Мочусь я нормально, струя льется водопадом, импотенцией не страдаю, правда, мужская сила остается неиспользованной. Но это уж другой вопрос… Нет, просто небольшой безобидный изгиб. Но безобидный или не безобидный, дети — злы и все подмечают. Не намеренно, конечно. Помню, какая мука была для меня после уроков гимнастики идти в душевую. Школьные годы учат многому, я не доверял никому. «Дужка» называли они меня. И еще — «Крючок», «Зиги-заги-пипка». Но мой член, отнюдь, не зигзагообразный! Немного отклонен влево, вот и все. Но дети склонны к преувеличениям. Я давным-давно простил их. Но теперь во сне, когда я стоял перед этой бабенкой с почты, прошлые горести и обиды пробудились во мне с новой силой. Сон дикий, переполненный абсурдными деталями… но я хорошо помню, что я стоял и наблюдал за ней, за ее делами в медкабинете. А потом снова Эриксен из социальной конторы. «Так лучше, — сказал он. — Намного лучше». Я не имел представления, что он думал или на что он намекал, но я вздохнул с облегчением, когда женщина с почты исчезла. Я предпочитал иметь дело с социальным куратором мужского пола. Хотя… он тоже совершенно откровенно и с большим интересом изучал мой половой орган… Но что поделаешь! Все равно данная ситуация мне нравилась больше. Так думал я, пока не наклонил голову и не посмотрел вниз. Квакнул от удивления, это я хорошо помню. Издал настоящее лягушечье «квак». А почему? Потому что половой член, отныне называемый пипка (так я решил), был не мой. Или точнее сказать: пипка, которую я теперь узрел, была не та, которую я держал каждый день в руках. Пусть она была маленькая, ну и что! Теперь она была намного больше моей, эта пипка, и находилась в наполовину приподнятом положении, что меня сильно и сильно встревожило. Сказал я «больше моей?» Правда в том, что меж ногами я имел настоящую лошадиную пипку. Я чувствовал себя смехотворно, тело… оно было не мое! И вдобавок этот Эриксен из социальной конторы сидел и приговаривал: «Намного лучше!» Я пытался открыть глаза, пробудиться, понимая умом, что это всего лишь сон. Но если раньше помогало, то сейчас мне как бы не удавалось вырваться из оков сновидения. И оно продолжалось. Становилось все хуже и хуже. Более и более унизительней. У Эриксена из социальной конторы вдруг возникла еще одна голова. Теперь у него были большая и маленькая головы. Маленькая принадлежала женщине с почты. Она больше не лизала и не слюнявила языком губы, но это была она. Я нисколько не сомневался. «Лучше, — сказали они хором. — Намного лучше».