Сощуренные глаза, крупный нос, соль с перцем в довольно длинных волосах. А еще внезапно открывшиеся из-за отсутствия усов и бороды чувственные губы и решительный подбородок…
— И-илья И-ив-ванович? — поскальзываясь на гласных и спотыкаясь о согласные, неуверенно предположила Тиша.
— Дед Маразм, — с легким полупоклоном поправил совершенно внезапный, непонятно откуда тут взявшийся Клюев, а после припечатал: — Остальные, данные вами мне вчера определения, — все возрастного ограничения восемнадцать плюс, так что я озвучивать их пока не стану. Попозже… обсудим.
— Я ничего не помню. Ничего! Как… Как получилось, что вы здесь?..
— Я был зол, — отрезал Клюев и скрылся в глубинах квартиры.
Тиша же так и осталась стоять, разинув рот и выпучившись в загорелую и весьма мышечно-фактурную спину своего начальника. Голую. Да и ниже были только трикотажные спортивные штаны, в которых Тиша с некоторым смущением признала свою собственную одежку. Клюевскую задницу они обтягивали неприлично плотно, да и коротковаты оказались, и от этого стало как-то особенно неловко. Был зол? И что это должно значить?
— Как он тут оказался? — свистящим шепотом спросила Тиша дочь и, подозревая худшее, прислушалась к собственным ощущениям, пытаясь понять, было что между ней, пьяницей чертовой, и… и Клювом.
Господи боже! Между ног не тянуло, хотя могло бы — сто лет назад ведь в последний раз было что-то, ну, такое. Да и вокруг губ не чувствовалось раздражения, хоть тоже могло, потому что, если Клюв еще был в бороде, когда…
— Мышь! — еще громче прошипела Тиша и сделала страшные глаза.
Дочь дернула плечиком и вновь взялась за фломастеры:
— Тебя, Тишь, пьяненькую привел. Меня увидел и обалдел почему-то. Потом сидел слушал сказку, которую ты мне на ночь рассказывала. Сначала молчал и хмурился, а после смеялся громко. А когда ты носом клевать начала, мы тебя спать уложили и сели на кухне — пить чай и беседовать.
Так… Значит, «самого страшного» не произошло, и «девичья честь» не пострадала. Можно было выдохнуть хотя бы по этому поводу, но вот остальное…
— И о чем беседовали?
— О занятиях в школе и о Петьке, который тебе не нравится, а он хороший и смелый. О папе и о том, что он ушел, потому что у него другая жена и сын скоро родится. А сын — это не то что дочь какая-то…
Тишу словно кипятком окатило.
— Мышь… Ты откуда?..
— Я слышала, Тишь, что он тебе говорил, когда вещи собирал. И про тебя, и про меня. Тогда я только плакала, а теперь поняла, что он просто дурак.
— О господи! — совершенно шокированная Тиша, присела на корточки и потянула дочь к себе в объятия. — Не надо тебе это было слушать. Ерунду он тогда сказал!
— Я знаю, — Мышь мокро ткнулась Тише в щеку, а после в нос и в подбородок. — Мне Петька тоже так сказал. Сказал, что ты хорошая. И девочки ничем не хуже мальчиков. Вот он мальчик, а его отцу все равно. Ему водка важнее…
— О господи! — повторила Тиша и тоже поцеловала дочь. — Говорила же, не надо тебе с ним…
— Он хороший! — решительно перебила Мышь и отстранилась, хмуря бровки-галочки. — И в школе меня от всех защищает!
Тиша спорить не стала. И потому, что дочери поверила, и потому, что несколько не до соседского Петьки из неблагополучной, сильно пьющей семьи сейчас было. Попозже следует присмотреться, а вот сейчас… Эх! Со своей бы ситуацией разобраться… Особенно после эпичного выступления на корпоративе!
— А этот, там, — понижая голос до совсем уж тихого шепота, спросила Тиша, — ну, Дед Маразм, он… Он что-нибудь обо мне говорил, когда вы там, на кухне?..
— Отрыв башки! — Мышь уже знакомым важным жестом подняла вверх пальчик. — А еще, что займется твоим воспитанием. А я сказала, что его самого еще воспитывать и воспитывать, хоть он уже старый и скоро умрет, как дедушка с бабушкой. А он: нет, не старый, это просто борода такая для солидности. А я: тоже мне солидность! А он: сбрею, если ты перестанешь меня забалтывать и спать наконец ляжешь.
— И ты?..
— И я легла.
— А он?
— А он сбрил! Сначала ножницами кромсал, а потом добривал уже твоей бритвой электрической, которая для ног.
— Господи… — Тишь, чувствуя, что пылает уже не только шевелюрой, но теперь еще ушами и щеками, провела ладонью по лицу. — А ты эти подробности чудные откуда знаешь?
— Подсматривала. А что? Я улягусь, как дурочка, а он так бородатым и будет ходить?
— Мышь!
— А давай его у нас оставим?
— Кого? Клюева?!
— Его, вообще-то, Ильей зовут.
— Да знаю я! Но, Мышь, как ты себе это представляешь? Он ведь не игрушка и даже не щенок…
— Всего лишь Дед Маразм, — сахарным голосом произнес из коридора явно все слышавший Клюев и вновь вдвинулся в Машкину комнату.
На этот раз он оказался одет в привычное офисное — видимо, в то, в чем и был вчера вечером. И все равно выглядел настолько странно, что трудно было отвести глаза от его чисто выбритого лица. Ну реально мужик вместе с волосней с подбородка лет двадцать снял!
— Я должна извиниться, Илья Иванович… — заблеяла Тиша.