Вид на счастье

В этот раз Алексей расслабляющий массаж делать не стал, а вызвал к себе в кабинет какую-то девицу, которая пригласила Петру на низкую кушетку у стены и принялась мазать ее какой-то по ее словам изумительно полезной грязью, а после обернула чем-то вроде пищевой пленки. Процедура оказалась для Петры весьма далекой от того удовольствия, на которое она, стыдясь и попутно возбуждаясь, настроилась. Зато появилось время просто полежать и подумать…

Правильно ли она поступила, соврав? Не лишила ли сама себя чего-то прекрасного? Или все было сделано верно? Казалось, что да. Ну тоже подумать: что этот взрослый, уверенный в себе и очень красивый мужчина мог найти в такой совершенно обычной девушке как Петра? Ничего не мог! А значит, влюбившись, она лишь обречет себя на страдания! С другой стороны, Алексей ведь был так внимателен, смотрел так жарко и вообще… Да нет! Скорее всего, он ни разу не подкатывал к ней, а все его нежности и сексуальности были самым обычным делом — врачебным!

Остро хотелось с кем-нибудь посоветоваться. Хоть с мамой, хоть с Нинкой. И в то же время было предельно ясно, что они скажут. «Действуй! Нечего тащить в следующий год то, что можно и нужно разрешить в этом!» — вот что. Но им-то легко советовать! Со стороны-то все кажется простым, а вот когда… Мысли кружились и сплетались петроглифами, делаясь все более нечеткими. Так что Петра, лежа на кушеточке спеленутым шоколадным батончиком, хоть и думала много, так до конца ни к чему и не пришла.

Вернувшаяся в кабинет девица освободила ее от пленки и отправила в душевую. А встретивший Петру на выходе из нее невозмутимый Алексей назначил день и время следующего посещения, подчеркнув, что оно будет последним. И Петра, одеваясь, лишь по-ослиному кивала головой в ответ…

По завершении визита истово захотелось нажраться. Вот чтобы вообще до поросячьего визга! Тут проблем не возникло — Нинка всегда была готова поддержать подругу в столь редком для нее, но с точки зрения самой Нинки естественном и приятном стремлении. Так что они встретились, купили микро-елочку в горшке, чтобы наконец-то и у Петры в ее съемном флете появилось новогоднее настроение, а главное, вина и большой торт.

И все было бы ничего, если бы примерно на половине выпитого Петру не потянуло на слезливые откровения. Нинка, куда более трезвая по сравнению с непривычной к возлияниям подругой, слушала, хмурилась, после выдернула из стопы петроглифов один — тот, где на широкой мужской спине темнели круги странной татуировки, и спросила коротко:

— Он?

Петра глянула и побежала блевать. Не потому, что смотреть было противно, а потому, что к горлу подкатил такой стыд, что хоть в унитаз головой. Нет, ну что она за идиотка-то? Нинка ж ее теперь запытает до смерти целеуказаниями и поучениями. Однако подруга встретила ее вином и здоровенным куском торта. Петра выпила, закусила и уставилась на нее глазами больной собаки. Нинка глянула в ответ и выдала с неожиданным облегчением:

— А я уж думала, что пора мне за свою невинность беспокоиться! Нет, ну, а что? К мужикам у тебя интереса нет, а если нет к ним, то не к собачкам же! Решила — лесба!

— Дура, что ли? — поразилась Петра.

— Ну не дурней тебя, мать! — отмахнулась Нинка и решительно глотнула из своего бокала. — К ней такой мужик клеится — одна спина чего стоит! А она в кусты и давай трястись там зайцем косоглазым!

В итоге примерно через час косоглазыми были уже обе. Настолько, что, обнявшись, хором орали:

— Ох, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо! На сердце суматоха, я точно говорю!

Глава 5

Обозленные соседи вызвали полицию. Спасло только то, что даже полиция пребывала в хорошем предновогоднем настроении, а главное командовала нарядом сурового вида девица. Вкурив, что безобразия творятся из-за неразделенной любви одной из собутыльниц, она неожиданно прониклась, махнула рукой, сообщив пошатывавшейся былинкой на ветру Петре, что все мужики — козлы, а после ушла сама и увела за собой впершегося с ней в квартиру напарника, стоявшего все это время посреди прихожей с автоматом наперевес.

— Только больше не орите как дикие! — велела полицейская дама уже с порога.

— Мамой клянусь! — заверила ее Нинка и поклонилась в пояс, в то время как Петра сделала книксен.

Утро предсказуемо было хмурым, но, несмотря на это, работалось хорошо. Петра полила свою микро-елочку, а после сидела, рисовала свои петроглифы и мечтала. О том, как все будет, о том, как она расскажет Алексею о себе всю правду, и тот в ответ даже не будет над ней издеваться, а скажет что-то хорошее. Врач все-таки! Клятву Гиппократа давал! Должен же войти в положение… А лучше просто… войти. Каково это по ощущениям, когда тебя… ну… туда… ну… этим? Больно, наверно? С другой стороны, никто ведь от такого пока не умер, а некоторые по слухам даже удовольствие такое получают, что и словами не описать…

Алексей был еще занят, и уже знакомая девушка Марина с ресепшена проводила Петру в кабинет и по традиции предложила воспользоваться душем: