В маленьком помещении для репетиций сельского оркестра (он давным-давно распался) обосновались четыре проститутки. Время от времени они высовывались из окон и дудели в тромбоны, зазывая клиентов.
Ангелочки из церковного хора, которыми так гордился дон Эусебио, теперь распевали во все горло:
— О боже, какие красотки во дворе у мадам Доре!
После того как мэр вырубил сосновую рощу, мало-помалу начали редеть ряды старожилов селения.
Умер дон Эусебио, когда-то безуспешно убеждавший Анну и Энрико искать утешения в боге и разуме. Новый приходский священник, человек молодой и вполне современный, стал инстинктивно их избегать, словно они двое еретиков из непонятной ему секты.
Тетушка Эрмелинда, перед тем как отдать богу душу, назначила свое состояние монахиням из монастыря Вод святой Мелиссы. «Мои несчастные Анна и Энрико, — указала она в завещании, желая как-то оправдаться перед племянниками, — все равно рано или поздно переведут последнее свое добро этим бандитам».
Умер и Билл — от старости, а может, оттого, что так и не смог примириться с потерей Джулио. Слишком быстро миновали для него счастливые времена, когда они с хозяином носились по полям, кувыркались в траве и молодой пес всегда за милю чуял приближение пустующей сучки.
Майор карабинеров получил повышение в чине и был переведен в другое место. Перед отъездом он послал Анне и Энрико коротенькую трогательную записку: «Я хотел бы унести с собой часть ваших горестей, чтобы хоть немного облегчить вашу тяжкую ношу».
И это как бы подтолкнуло Энрико.
— Решено — завтра, нет, лучше послезавтра… самое позднее, в четверг иду к следователю. Пора сдержать слово.
Но еще до четверга появился Джулио.
XIV
ВИД С БАЛКОНА
Он увидел Джулио со своего старого, проржавевшего балкона. Теперь вместо прежней широкой асфальтированной дороги к дому вела из долины узенькая тропка.
Энрико неподвижно сидел в своем неизменном соломенном кресле, и узнал он сына даже не по виду, а по твердому, размеренному шагу.
Лицо его на миг исказилось, и он произнес бесстрастным тоном:
— Внизу машина… кто-то идет к нам.
Анна, сидевшая чуть сзади, сразу все поняла, но не произнесла ни слова — у нее перехватило дыхание. Сердце перестало стучать в такт секундам и забилось прерывисто, как вконец изношенный мотор. А потом тело ее как-то обмякло, и она едва дотащилась до своей узенькой кушетки; на мертвенно-бледном лице выделялись лишь воспаленные щелочки глаз.
Джулио взлетел наверх, шумный, веселый.
— Привет. Я оставил «ягуар» в долине, чтоб не повредить рессоры.
Оглядевшись вокруг, он присвистнул, хоть и жевал резинку.
— Ого! Вот уж не думал, что дела у вас так плохи.
Он очень вырос и выглядел старше своих лет. У него были модные обвислые усы, придававшие ему живописный и непроницаемый вид. Он склонился над матерью.
— Мамочка! Нашла время болеть! Узнаешь меня? Я принес вам отличную весть!
Анна из последних сил попыталась улыбнуться бескровными губами. Но это была ледяная улыбка человека, стоящего на пороге смерти.
— Да… да, узнаю… какой ты большой, совсем мужчина! Неужели ты… Слава богу… Вот только эти усы!
Джулио повернулся и увидел отца, который молча, исподлобья глядел на него.
— Папа! Наконец-то мы встретились!
Энрико ничего не ответил — стоял, скрестив руки на груди, и не шевелился, словно его пригвоздили к позорному столбу. Покосился на телефон и снова стал сверлить сына взглядом, в котором застыл немой вопрос.
Эта долгожданная встреча была для него жестоким, немилосердным испытанием в отличие от многочисленных испытаний, пережитых лишь в воображении, в бреду, испытаний совершенно бессмысленных, если учесть разделявшее их расстояние.
— Что же ты молчишь, папа? Я все спас и, учти, крепко рисковал! Я — ваш надежный сейф. Здесь я в полной безопасности, ведь только вы двое знаете о том, кто скрывается под именем Марио Бьянки.
— Так вот она, твоя отличная весть!
— А тебе этого мало? Да пойми же ты, я все сберег! И сделал я это для вас. Кому теперь нужна земля? Свиньям да собакам! А наш капиталец утроился. Хочешь знать, где я храню деньги?
— Нет.
— Но он и вправду утроился. А вы что сделали для меня взамен?
— Умерли.
— Не преувеличивай, папа! Ну, побыли какое-то время одни в этой глуши. Ну и что? Но теперь-то все позади.
— Взамен мы умерли. Доволен, что убил отца и мать?!
— О господи! Вечно ты драматизируешь! Какая там смерть, наоборот, смена скоростей. Раньше вы ездили на детском автомобильчике, а теперь, уж извини, заслуга тут моя, покатите на гоночной машине. Вы как будто с луны свалились, надо же наконец понять, что все нынче другое, и нравы и законы.
— Добавь сюда еще и похищения.
— Да, и похищения. Они — составная часть нового мира. Ловкого, стремительного, беспощадного… Считай, что все эти годы я учился в университете, скажем, где-нибудь на Огненной Земле или в Полинезии. И вот вернулся.
— Вернулся вором и убийцей.
Джулио, нимало не смущаясь, пытался все обратить в шутку.