Вид с балкона

Почти два века, прошедшие с тех пор, конечно же, внесли в это определение существенные коррективы, относящиеся и к философии терроризма, и к его тактическим и стратегическим установкам, и к его социологическим аспектам. Я же хотел бы здесь подчеркнуть прежде всего тот факт, что терроризм в большинстве случаев захватывает молодежь.

Объяснений этому немало.

«Разумеется, насилие и грубые попытки придать ему идеологические формы и содержание не рождаются сами по себе, — указывает крупнейший итальянский социолог Ферраротти. — Их истоки — в материальных условиях жизни, корни этого явления кроются в исключительно массовой безработице молодежи, в кажущейся бесполезности образования, в отчуждении, на которое современный способ производства почти со стопроцентной неизбежностью обрекает все более значительную часть населения, в первую очередь молодого».

Эта констатация подтверждается и анализом многочисленных интервью, писем-исповедей, заявлений, опубликованных за последние годы западной печатью.

Да, все молодые люди, так или иначе связанные с террористическими формированиями, пытаются найти политическое и социальное оправдание своей деятельности. Они, как правило, умно говорят и об «отчуждающем» характере труда, которым вынуждены заниматься, и о «классовых проблемах», и о «пороках буржуазного общества».

И все же во всех этих документах нельзя не заметить преобладания личного мотива. Они стреляют, потому что жизнь — просто жизнь — их разочаровала, потому что к моменту своего возмужания они вдруг видят, что это общество абсолютно не соответствует их утопиям, потому что работа на предприятии или в учреждении скучна, оскорбительна, не требует каких-то более высоких, чем посредственные, качеств. Порой даже кажется, что терроризм стал для них чем-то вроде пикантного хобби, наполненного своеобразной таинственностью, щекочущей нервы опасностью.

Практика показывает, что все они — и стратеги, и простые активисты вооруженного терроризма — имеют одну общую характеристику: несут на себе печать разочарованности, ущербности, нескромности, политической нетерпимости. Эти люди не появились разом и вдруг. Всех их мы уже встречали в забаррикадированных университетах конца 60-х годов, в колоннах шумных демонстраций, в «свалках», случавшихся во время студенческих собраний. Это были выходцы из маоистских, или радикально-католических, или крайне анархистских групп.

Портреты лидеров этой псевдореволюционной формации подтверждают сказанное.

Вот создатель печально знаменитых «красных бригад» Ренато Курчо. Родился в 1942 году, рос без отца. Из-за отсутствия средств был вынужден учиться в католическом колледже. С 1961 года активист неофашистской организации. В 1965 году перебегает в левацкую группу «университетского согласия», куда входят преимущественно католики. В 1967-м происходит его первый контакт с такими «модельерами» классовой борьбы, как Маркузе и Кон-Бендит.

Другой «герой» — Патрицио Печи. Он, согласно решению суда, несет прямую ответственность за убийство лидера ХДП Альдо Моро. Родился в семье инженера — начальника цеха на небольшом заводе. Первый политический опыт приобрел в группе маоистского толка. Робок, нерешителен, очень возбудим. То учился в разных техникумах, то вдруг срывался с места — официант на взморье, чернорабочий на миланском предприятии. Что, как не жажда быстрого самоутверждения, приводит его в лоно терроризма, когда автоматы дают такую легкую власть над людьми?

Или еще один персонаж — Марио Моретти. Родился в 1946 году в скромной семье служащих, ревностных католиков. В колледже о нем вспоминают как об очень скромном, очень сдержанном и в то же время впечатлительном юноше. Его воспитатель — священник — отмечает, что Моретти находил общий язык лишь с теми, кто чувствовал себя хоть в чем-то ущемленным.

Является ли современный терроризм действительно чем-то новым, неожиданным, малоизученным? Конечно, нет. Достаточно напомнить, что еще Маркс и Энгельс в 1850 году, отмечая появление такого типа «заговорщиков-революционеров», писали: «Жизненное положение людей этой категории уже предопределяет весь их характер. Единственным условием революции является для них надлежащая организация их заговора. Они — алхимики революции и целиком разделяют превратность представлений, ограниченность навязчивых идей прежних алхимиков».[6]

«Героями отчаянного жеста» называл этих людей Горький. Охватив взглядом великого художника целую историческую эпоху, пропустив через сердце муки нескольких поколений, в трагических коллизиях жизни он безошибочно отыскал тип «интеллигента, который хочет отомстить за неудачи его личной жизни, за то, что ему некуда пристроить себя, за случайный арест и месяц тюрьмы». «Все это, — писал Горький в своем „Климе Самгине“, — революционеры от скуки жизни, из удальства, из романтизма, по Евангелию».[7]