Вид с дешевых мест (сборник)

Я вот пытаюсь реконструировать, как оно тогда было: меня первым делом засосала не столько даже сама музыка, сколько интервью NME 1974-го года, которое я прочел в тринадцать лет. Вот тогда-то я и заглотил крючок. Его взгляды, его личность, уличная смекалка, отвращение к интервьюеру… Он как раз был в фазе Sally Can’t Dance – самого коммерчески успешного и самого осмеянного альбома всей его карьеры – обдолбанный, конечно. Я захотел узнать, кто такой Лу Рид, и потому скупил и взял послушать все, что только мог – а все из-за интервью, которое было про истории и про то, как они становятся песнями.

Я был фанатом Боуи – это значит, что в тринадцать я не то купил, не то позаимствовал Transformer, а потом кто-то дал мне ацетатку Live at Max’s Kansas City, и я уже был фанат Лу Рида и группы Velvet Underground. Я охотился буквально за всем, прочесывал музыкальные магазины от и до. Музыка Лу Рида стала настоящей звуковой дорожкой ко всему моему отрочеству.

В шестнадцать я пережил первое расставание с девушкой и крутил Berlin без остановки, пока друзья не начали за меня беспокоиться. Еще я много гулял под дождем.

В 1977 году я собирался петь в панк-группе, решив, что чтобы петь, совершенно не обязательно уметь это делать. Вот Лу отлично обходился тем, что у него сходило за голос. Достаточно просто хотеть рассказывать в песнях истории, вот и все.

Брайан Ино говорил, что когда вышел первый альбом Velvet Underground, его купила всего тысяча человек – зато все они потом создали свои группы. Вполне возможно, это и правда. Но некоторые из нас заслушали до дыр Loaded, а потом принялись писать тексты.

Я видел, как в историях, что я читал, на каждом шагу всплывают песни Лу. Уильям Гибсон написал рассказ под названием «Горящий хром» – это был его подход к песне Velvet Underground – Pale Blue Eyes. «Песочный человек» – комикс, который сделал мне имя, – просто не случился бы, не будь Лу Рида. «Песочный человек» воспевает маргиналов, людей на краю; среди его мелизмов, и среди более крупных тем – Морфея, Сна, самого Сэндмена – есть одна, значащая для меня больше всех остальных. Это Принц-Рассказчик, которого я украл из I’m Set Free: «Я был слеп, но теперь прозрел/Что, ради бога, случилось со мной?/Принц-Рассказчик рядом идет…».

Когда мне понадобилось отправить Сэндмена в ад, я крутил луридовскую Metal Machine Music (которую сам для себя описал, как «четыре стороны аудиопомех на такой частоте, от которой животные с чувствительным слухом бросаются со скал, а толпы впадают в слепую безрассудную панику») целыми днями на протяжении двух недель. Это помогло.

Он пел о совершенно пограничных, трансгрессивных вещах, всегда на грани того, что вообще можно сказать: чего стоят хотя бы упоминания орального секса в Walk on the Wild Side, хотя в ретроспективе куда важнее оказались легкие гендерные сдвиги, то, как непринужденно Transformer превратил зарождающуюся гей-культуру в мейнстрим.

Музыка Лу Рида оставалась частью моей жизни всю дорогу, независимо от всех прочих ее событий.

Свою дочь я назвал Холли, в честь уорхоловской суперзвезды Холли Вудлоун, которую обнаружил в Walk on the Wild Side. Когда Холли стукнуло девятнадцать, я сделал ей плейлист из песен, которые она любила маленькой девочкой, – тех, что помнила, и тех, что забыла, что в конечном итоге вывело нас на Взрослый Разговор. Я вытаскивал песни из глубин ее детства: Nothing Compares 2 U, I Don’t Like Mondays, These Foolish Things… и вот тут-то и вылезла Walk on the Wild Side.

– Это в честь этой песни ты меня назвал? – осведомилась Холли на первых же басовых нотах.

– Ага, – сказал я.

Начал петь Лу.

Холли прослушала первый куплет и в первый раз в жизни по-настоящему расслышала слова.

– «… побрила ноги, и он стал ею». Он?

– Точно, – сказал я, храбро принимая удар; у нас все-таки был Разговор. – Тебя назвали в честь трансвестита из песни Лу Рида.

– О, папа, – она улыбнулась, будто солнце просияло. – Я так тебя люблю!

Потом схватила какой-то конверт и записала на обратной стороне то, что я только что сказал – на случай, если забудет. Вряд ли я ожидал, что Разговор может пойти вот так.

В 1991-м я брал у Лу Рида интервью по телефону. Он был в Германии и как раз собирался на сцену – такой заинтересованный, вовлеченный, энергичный. Очень энергичный. Он только что опубликовал собрание песенных текстов с комментариями – оно вполне тянуло на роман.