Вид с дешевых мест (сборник)

Я начинаю понимать, почему она отправилась в свой первый тур с танцевальной труппой, хоть это и гарантировало, что никаких денег он не принесет; почему дальше стала выступать с Джейсоном Уэбли в виде сиамских близнецов в общем платье. Да, теперь я понимаю, как многое из того, что она делает на сцене, было призвано заменить – не самого Брайана, но энергию Брайана… вывести на подмостки что-то еще, большее, чем просто девушка с клавишами.

Она представляет Брайана публике и бранит охрану за то, что та отняла у фаната камеру. «У нас открытая фото-политика».

Смена энергетики: они исполняют Pirate Jenny Брехта/Вайля, и Брайан играет песню так, будто он своими барабанами заклинает океан. И когда Черная Шхуна уплывает в море, и Дженни шепчет: «Совсем как я», – в зале воцаряется абсолютная тишина.

Какая-то девушка кричит:

– Я люблю тебя, Аманда!

Какой-то парень кричит:

– Я люблю тебя, Брайан!

Сестры Лонг, приятельницы Аманды, обе загримированные под трупы – Кейси с дырой от пули посреди лба; Дэнни с физиономией сплошь в искусственной крови – подходят и встают рядом.

– Мы любим каждого долбаного из вас в этом долбаном зале! – заявляет Аманда, пользуясь своим любимым усилительным эпитетом.

«Дрезден Доллс» играют кэрол-кинговскую версию «Пьера» Мориса Сендака. Мораль этой басни – «не будь равнодушен», и я думаю, что ни Брайан, ни Аманда ни на мгновение не могут остаться равнодушны: к концерту, к игре другого, к тем десяти годам, добрым и дурным, с их жалкими обидами, гневом, разочарованиями, и к другим – семи, с их невероятно прекрасными концертами.

Аманда берет аккорды Coin-Operated Boy – песни, которая в соло-версии слишком часто звучит как первое исполнение материала, а в их с Брайаном совместном исполнении убивает аудиторию наповал. Это не столько песня, сколько акт симбиоза, где они оба пытаются поймать друг друга врасплох. Это смешно, и трогательно, и непохоже ни на что из виденного мною раньше.

К этому моменту Аманда – это прическа в виде швабры и черный лифчик; Брайан, голый до пояса, сияет от пота и ухмыляется от уха до уха. Они загружают в автомузыкальный процессор мюзикловую версию Double Rainbow – и с потолка начинают падать сотни воздушных шариков, и это дико глупо и не менее дико умно, и в том и другом случае – совершенно бесподобно.

The Jeep Song. Вряд ли я хоть раз слышал, чтобы Аманда играла ее вживую. Они хватают с полдюжины фанатов и вытаскивают на сцену на подпевки.

Дальше идет Sing. Если у «Дрезден Доллс» когда-нибудь был гимн, так вот это он: мольба делать искусство, чем бы там еще в жизни вы ни занимались. «Пойте для учителя, который вам сказал, что петь вы не можете», – поет Аманда. Зал поет вместе с ней, и это очень важно: это не просто пение хором, а больше похоже на причастие или символ веры – и мы все поем, и это Хеллоуин, и я на балконе, слегка пьяный, думаю, что это все какое-то чудо, и Аманда орет в зал: «Вы все когда-нибудь запоете, сволочи!», – и все просто невероятно хорошо, и рядом со мной два девичьих трупа, и мы кричим и совершенно счастливы, и это одно из тех идеальных мгновений, которые не так уж часто выпадают в жизни, и которыми впору заканчивать фильм.

Первый бис: Брайан на гитаре, Аманда (теперь в золотом лифчике), влезает на колонку, чтобы спеть Mein Herr из «Кабаре». Затем следует восхитительная чокнутая импровизация, которая медленно валится в Амандину песню о родителях, Half Jack. «Твои мама с папой тебя задолбали», – сказал Филипп Ларкин задолго до того, как кто-то из «Дрезден Доллс» вообще на свет появился, и эта строчка вполне могла выйти вразвалочку из песни некой Аманды Палмер, и Half Jack как раз натурально об этом. Джек Палмер, Амандин папа, стоит рядом со мной на балконе и гордо сияет.

Какой-то пьяный товарищ трогает меня за плечо и поздравляет – на сцене в это время как безумный молотит Girl Anachronism. Или это я думаю, что он меня поздравляет.

– Как ты по ночам-то спишь? – интересуется он. – Это же как молнию в банку поймать.

И я говорю, да, вроде того, и что сплю я просто отлично.

Группа лупит War Pigs – заключительный номер, и он великий, и фантастический, и искренний, и Аманда с Брайаном жарят как один человек о двух головах и четырех руках, и все ритмично бьется и ревет, и я смотрю, как толпа в своих чудесных, диких хеллоуинских костюмах впивает музыку, пока не гаснет финальный взрыв барабанов.

Я влюблен в этот концерт. Мне все в нем нравится. У меня такое ощущение, будто мне подарили семь лет Амандиной жизни, все годы «Дрезден Доллс», до нашего с нею знакомства. И я в священном ужасе перед тем, что такое «Дрезден Доллс» и что они делают.

И когда все уже кончилось, и на часах два ночи, и мы уже вернулись в отель, и адреналин схлынул, Аманда, подавленная и неловкая с самого конца концерта, вдруг принимается плакать, тихо, неконтролируемо, и я просто держу ее, не зная, что сказать.

– Ты же видел, как здорово все это было? – спрашивает она сквозь слезы, и я говорю, что да.