Вид с холма (сборник)

Она выкинула сигарету в воду.

— Дай свои сигареты, эти слабые какие-то… У нас некоторые девчонки травками балуются, дурятся.

Закурив, она улыбнулась, но горькой улыбкой.

— Была у меня подружка Инка-плоскодонка. Стройняшка, смурная девчонка, с прической «полюби меня, Гагарин». Она все говорила: пойдем на веранду, устроим музыкальный момент…

— На танцплощадку?

— Ну да. В парке. Я-то вначале стеснялась, соскакивала с компашки, потом разошлась… Инка мне все говорила: «Если платье наденешь не на голое тело, никто с тобой и танцевать не пойдет». Я вначале говорила ей: «Меня это не колышет». Потом заело, тоже стала оголяться. Ну кадрили меня вовсю. С веранды куда идти? Ясно, ко мне… Ну гудели, устраивали мероприятия.

— Как к тебе? Ты же с матерью жила?

— Уже нет. Мама в тот год умерла, когда я с тобой… — она не договорила и отвернулась.

— А отец?

— А отец нас давно бросил. Я его и не видела ни разу. И он никогда не помогал нам. Раза два говорила с ним по телефону, называла на «вы»… А мама была певицей. Разве я тебе тогда не рассказывала? Она пела в филармонии, но порвала связки и стала работать билетершей. Потом у нее начался тромбофлебит, потом парализовало правую руку… Мне было десять лет, я учила ее писать левой рукой, научилась делать уколы. В сорок лет мама умерла. В тот день я позвонила отцу в третий раз. Он пообещал приехать, но не приехал. Правда, стал присылать деньги. По тридцать рублей в месяц… Маму хоронили соседи… Я осталась одна в квартире. Вначале меня хотели уплотнить, потом оставили в покое. Я перевелась в вечернюю школу и устроилась натурщицей. Получала один рубль за позирование в одежде и полтора рубля за позирование голой. Голой позировать лучше. Обогреватель включают. Через каждый час перерыв десять минут. Покуривала с художниками…

Она замолчала и махнула рукой:

— И чего слезы по миру лить?! Для чего я все это тебе рассказываю, сама не знаю.

— Ну а сюда все-таки как ты попала?

— Как, как… Соседи все время капали, что устраиваем групповики. Писали телеги… Ну, вызывали меня в отделение, грозились… Потом пришили аморалку — и сюда… Я все хотела завязать с этим, да так и не получилось.

На минуту Игоря покоробило от ее жаргона, ее испорченность ему стала противна. Он подумал о тех девчонках, которые вот так же нелепо попадают в подобные ситуации, но не опускаются, находят работу, по вечерам учатся. «У нее не было никаких интересов, потому она так и скатилась», — заключил он.

— …После тебя еще один парень появился. Увлеклась им. Решила сразу ему не уступать, ну… чтобы влюбить в себя. Он видный был такой и на гитаре играл как бог. Девчонок особенно не уговаривал. Чуть одна заломается, идет к другой… И не болтает, играет себе на инструменте, подсовывает наглядные журнальчики… В общем, бросил он меня… «Не сложилась личная жизнь», — говорила Инка…

— Сколько тебе здесь надо еще быть? — спросил Игорь.

— С полгода осталось.

— А вас по вечерам отпускают?

— Не-ет. Меня отпустил сторож на пару часов. Он некоторых девчонок отпускает. Кто к нему ходит в сторожку… Противный мужичок. Если кого невзлюбит, идет в церковь, ставит свечку, чтоб человек умер… Он давно ко мне клеился. Страшное дело, как хотел затащить к себе в койку. Чуть что, лез лапать! Меня прям всю воротило от него… Но вот вчера пришлось к нему наведаться… Попортилась с ним… чтоб к тебе прийти…

В колонию Игорь провожал ее берегом. Было темно, но вдоль тропы в траве один за другим зажигались светляки — они шли к монастырю по светящейся цепочке.

Пузан

Соседский пес бассет Пузан — моя постоянная головная боль. По происхождению он аристократ и внешне вполне интеллигентен, импозантен, но ведет себя как подзаборная дворняга. Чего только этот шкет не вытворяет! Его хозяева рано уезжают на работу; выведут Пузана на десять минут во двор, оставят ему сухой корм в миске и только их и видели. А пес весь день сидит в запертой квартире, как арестант, и от тоски лает на весь дом. Лает басом, гулко — кажется бьет колокол. Немного успокоившись, усаживается на балконе и сквозь решетку, насупившись, придирчиво осматривает двор; если кто не понравится, гавкает. А не нравятся ему многие, и больше всех — ребята на велосипедах и роликовых коньках — он считает, что все должны ходить нормально, а эти балуются, трещат на разных колесах и подшипниках. Особенно его раздражают мотоциклисты — тех он вообще готов покусать.