Вид с холма (сборник)

Я напыжился и с патриотическим пафосом заявил, что после российских просторов мне было бы тесно в Англии, что туристом поехал бы с радостью, но уехать навсегда — извините, и дальше развил эту тему в том смысле, что никогда не променяю нашу нищую Россию на процветающий Запад, что наши люди могут отказаться от многих материальных благ, но им никак не прожить без общения, без выпивки, без песен и стихов, что в русском искусстве есть боль за все человечество, а не только собственнические интересы, как у них, на Западе.

После этих моих слов переводчик немного расслабился. До этого он явно нес отсебятину: мы с Рудькой скажем пару-тройку слов, а он тараторит минут десять, но после моих патриотических слов, вроде, стал переводить точно, как эхо. Дальше я разговорился, как пьяный лектор: без всякой прикраски рассказал о жизни нашей интеллигенции — продемонстрировал глубокие познания в этой области, — а в заключение подарил англичанам по своей книге. Рудька тут же пометил в книгах лучшие, по его мнению, рассказы.

— О нем надо судить вот по этим вещам, — он ткнул пальцем на свои отметины в оглавлении. — Остальное здесь так себе, полкило бумаги. Но у него еще есть время стать героем.

Пока переводчик переводил, Рудька встал и кивнул мне:

— Ладно, собирайся! Поедем в детсад, нас там ждут. Потом на стройку или на какой-нибудь мыловаренный завод и… в Дом кино.

— Да, чего-то не хочется кататься по Москве, — слабо протянул я. — И потом, с утра пьянствовать… стоит ли?

— Давай, давай! — Рудька двинул мне кулаком в бок и потащил к выходу. — Посмотришь из «рафика» на золотую осень.

Осенняя Москва действительно выглядела прекрасно; англичанин с камерой без устали снимал все, что мелькало за окном, а Рудька давал пояснения и раз пять повторил:

— …Но сейчас в Москве самое впечатляющее — осенние парки, красивые женщины и… кабак в Доме кино.

Недалеко от детского сада шофер спохватился:

— Зачем куда-то ехать на стройку, вон бойлерная, а работяги везде одинаковые, — он кивнул на строение в глубине переулка.

Мы с переводчиком его поддержали. Рудька начал было артачиться — нет панорамы строительства, крупных планов и прочего, — но под нашим натиском сдался.

— Ладно, но купим бутылку, без нее работяг не разговорить.

В бойлерной было двое рабочих: один — пожилой с короткой шеей и сломанным носом, другой — молодой небритый парень с сигаретой в углу рта; старший что-то крутил на верстаке, парень сидел перед дверью и смотрел во двор.

— Удачное место для наблюдения, — определил Рудька вместо приветствия.

— Это точно, — поспешно согласился парень. — Здесь, во дворе, происходит такое! Получше телевизора.

Мы с переводчиком проговорили «Здрасьте» и я спросил:

— Мужики, можно к вам?

— Заходите, — буркнул старший без особого энтузиазма, но как только Рудька поставил на верстак «столичную» и выложил плавленые сырки «Дружба», подобрел:

— Починить чего?

— Просто потрепаться за жизнь, — пояснил Рудька. — С нами двое англичан, хотят узнать, как живет наш рабочий класс, — мой друг махнул иностранцам: — Заходите, ребята, не стесняйтесь!

Рабочие спокойно взглянули на заграничных гостей; парень пододвинул табуретки, старший достал стаканы и сообщил:

— Я во время войны в Германии встречался с англичанами. Ничего были парни, подарили мне зажигалку.

Переводчик перевел его слова и у англичан глаза полезли на лоб, они обрушили на фронтовика шквал вопросов.

— Пусть знают наших! — подмигнул мне Рудька.

Мы разлили водку и выпили. Англичане сделали только по глотку и так сморщились, что парень рабочий чуть не упал от смеха и, чтобы показать наши возможности, тут же вызвался сбегать за второй бутылкой, но Рудька объяснил, что нас ждут в детсаде.

Известно, у нас каждый рабочий пьяница, а каждый пьяница — немного философ; в крепких выражениях, которые не знаю как звучали в переводе, просто и доходчиво рабочие поведали гостям о своем житье-бытье, нарисовали более-менее сносную картину бытовых условий; потом долбанули власть имущих — «сытых и довольных» — здесь переводчик замолчал, как бы подавился сырком.

После второго «принятия на грудь», старший рабочий обрисовал свой загородный участок, где выращивает «огурчики — закуску что надо!»; парень расписал свою невесту, которая «заткнет за пояс любую англичанку». Иностранцы оживились; после нудных разговоров со мной о пользе нашего искусства для всего человечества, наконец-то началось общение с «настоящими русскими». В разгар нашего общения в бойлерной появился начальник жэка, мрачный тип с какой-то перекрученной чувствительностью:

— Чем-то воняет! — сразу заявил он, принюхиваясь.

— Нерусским духом, — по-дурацки сострил я.

Рудька ввел начальника в курс дела и пододвинул к нему стакан, но тот отпрянул и некоторое время молча пялился на англичан; потом жутким голосом отчеканил:

— На объектах снимать нельзя, иностранцев водить нельзя…

— Да брось говорить глупости! — поморщился Рудька. — Тоже мне стратегический объект.

— Повторяю, уходите или вызову милицию! — продолжал начальник накалять обстановку.