Вид с метромоста (сборник)

Первая Градская, корпус 17, как мне сказала племянница. Въехать, конечно же, не позволяют. Иду метров двести до этого места. Ветер, как всегда в таких случаях. Корпус 17. Надпись «Патолого-анатомическое отделение». Сбоку дверь. Толпятся люди с цветами. Вижу знакомых. Захожу в небольшую многоугольную прихожую. В противоположной от входа стене – дверь. Рядом с дверью надпись (на белом листе, от руки, но крупно): «Договорившихся с другими похоронными фирмами не обслуживаем». По левой стене – несколько гробовых крышек. Под ленты подсунуты квитанции и листочки с крупно распечатанными фамилиями.

Все стоят полукругом. Теснятся. В дверь дует. В середине пусто. Думаю, что сейчас из дальних дверей вынесут (или выкатят) гроб. Но нет. Начало церемонии в 12, мы опоздали и приехали в 12:20, но еще ничего не началось. Вдруг кто-то проходит в эти дальние двери, снова выходит, потом его кто-то зовет снова туда, и вот двустворчатые двери раскрываются, и нас жестами приглашают зайти.

Там круглая невысокая и не очень большая комната. Низкие окна. Под окнами грубо беленные чугунные радиаторы. Две ниши в стене, одна напротив другой, со скульптурами – крашенный белой масляной краской гипс. Скульптуры изображают скорбь – полуобнаженные дамы склоняют головы над погребальными урнами. Посреди комнаты на грубом шестиногом столе гроб. В изножии цветная фотография моего брата. Много цветов. Цветы горой лежат в гробе. Много людей, много речей, все говорят очень хорошо, искренне. Заканчивается панихида. «Давайте прощаться», – говорит тот, кто ведет панихиду.

Прощаемся. Все подходят к гробу, трогают край, кто-то крестится, кто-то отдает последнее целование. Прощаются, и выходят, и идут через эту прихожую наружу, во двор.

Вот остались только родные. Я последний. Последний раз гляжу на своего брата, целую ледяной лоб. Мне хочется плакать. Я плачу. Потом я делаю шаг назад и соображаю, что все ушли, и стоит незакрытый гроб с неловкой горой цветов. Как будто мой брат остался один в самом что ни есть беспомощном состоянии – мертвым.

К стене комнаты прислонена крышка. Я трогаю ее и понимаю, что один не справлюсь.

Из дверцы сбоку выходит коренастая тетка в сизом халате. Раскоряченная, кричаще уродливая. Служительница морга.

Я говорю: «Надо закрыть гроб». Она говорит: «Сейчас ребята придут, закроют». Я говорю: «Ну, и где же они?» – «Да сейчас, сейчас придут, куда денутся», – говорит она. Я говорю: «Цветов столько… они не поместятся в гробу, надо их как-то разложить, наверное…» Она говорит: «Вы ж их с собой брать не станете? А хотите, берите, ваши цветы, заберите, сколько вам надо». Я еще раз говорю: «Ну, может, давайте мы с вами закроем гроб всё-таки…» – и берусь за крышку. Она отвечает, не трогаясь с места: «Ребята сделают, я ж сказала. Идите, идите на поминки, а мы тут всё сделаем, не переживайте… Ребята, наверное, обедают. Сейчас придут, и закроют, и отвезут… а вы идите, не переживайте».

Я постоял еще минуту и ушел. Надо было, конечно, дождаться. Послушать этот страшный, но обязательный стук молотка, заколачивающего гроб.

Иначе это не похороны. Получается, что я (мы все) его как бы не «похоронили» в прямом смысле слова – не поместили в «захоронку», в закрытое место, где хранят. Коль не в могилу, так хоть бы в гроб.

Не вышло. Ребята были на обеде.

Чувствую осколок ужасного внутри себя. Как будто я нарушил какой-то древний и важнейший закон. Но, утешаю я себя, там были его жена, дочь, зять, почти взрослый внук, сестра с мужем…

Да, конечно, и я, и зять моего брата, и его внук, и муж нашей с ним сестры могли бы вчетвером закрыть гроб. Но они ушли уже. А позвать их я не догадался.

Июньской ночью

по нечетной стороне

После ужина Филиппов решил пройтись.

Он вышел из кафе, где просидел часа два, и двинулся по Новослободской к Савеловскому, по нечетной стороне. Он хотел дойти до конца улицы, потом повернуть налево, обойти громадный треугольный дом и по Бутырскому Валу вернуться немного назад, а там был переход через ветку железной дороги – и вот так выйти на Пятую улицу Ямского Поля и потом насквозь до улицы Расковой, где он снял квартирку.

Вся жизнь прошла в этом районе. Страшное дело.

Было поздно, но почти светло. Потом стало быстро темнеть – туча закрыла небо, и всё-таки четверть двенадцатого.

На Новослободской было шумно и людно. Филиппов с удовольствием смотрел на молодых парней и девчонок, как они идут в обнимку, пьют пиво и свободно себя чувствуют.

Он долго стоял на светофоре у Лесной. Перешел на зеленый свет.

На углу был магазин со странным названием «Палантир». Давным-давно здесь был универмаг «Молодость».

– Молодость, где ж ты, молодость… – промурлыкал Филиппов.

В витринах висели громадные люстры с ценниками. Пригляделся – люстры стоили по полтораста тысяч, а одна, с розовыми стеклянными цветами, вообще полмиллиона рублей.

– Совсем с ума сошли! – засмеялся он.