Видение

– По документам из детдома можно сказать куда больше, но, раз тебя интересует только имя, возраст и адрес, то сообщаю: зовут её Лилиана Алексеевна Осанина, ей полных шестнадцать лет, номер детдома – третий. В заведении с полутора лет. Она там такая одна, не ошибёшься… А, ну ещё обязан предупредить. Будь готов доказать свою вменяемость, ибо они тебя знают мало и вряд ли не примут твой энтузиазм за беды с головой. Также настоятельно рекомендую сперва всё же ознакомиться с некоторыми из докладов. Да хотя бы с одним – остальные сами в руки поплывут… Уж поверь, тут, – хихикнул мужчина, – всё для съёмок хорошенького такого боевика. Разбой, связи с группировками, участие в акциях протеста, попытки досрочно освободить товарищей… И это к шестнадцати-то годам! На самом деле, я в шоке, что она не на учёте до сих пор. Такие развлечения обычно не прощаются. Есть, видать, серьёзная крыша над головой… Короче, ладно, разубедить тебя я попытался. Совесть моя чиста. Так что наберись удачи и терпения, а мне пора: начальство зовёт, хвалить желает!

Максим Алексеевич озабоченно посмотрел в зеркало. В нём отразился несколько неуверенный, пожалуй, даже обречённый вид некогда очень красивого оживлённого лица. Тёмные густые волосы обзавелись теперь седыми прядками, да и глаза приобрели неповторимое выражение усталости от жизни, которая у него только начиналась, но о которой он ещё слишком мало подозревал. Однако чем дольше он вглядывался в свои седины и рассматривал потухший взгляд, тем ярче ему представлялась картина безрадостной одинокой старости и тем более его мучил вопрос, для чего он вообще будет жить. Всё так же для русской классики? В гордом отшельничестве на отшибе? Снова? Эти мысли привели его в такой ужас, что он немедля нащупал в кармане пиджака ключи и, сжав их в кулаке, объявил себе о решении взять несчастную родственницу на воспитание.

Почти бегом спустившись по широкой парадной лестнице, он подхватил пальто и стремительно покинул особняк.

1

В одной из комнат детского дома уже минут десять раздавались отчаянные визги, ругательства и всхлипы. Привычная гамма шумов, давно уже не мешающая жить обитателям этого заведения, затевалась и постепенно преобразовывалась в мелодию почти ежедневно. Поскольку надолго эта симфония затягивалась редко, на неё вполне разумно предпочитали не обращать внимания.

Причины такого концерта зачастую не отличались разнообразием: то молодые люди повздорили и подрались, то кто-то что-то спрятал и не хочет отдавать, желая иметь собственную вещь среди общих. Как правило, победителем в этой войне выходила не дружба, как в хороших сказках, а тот, у кого влияния на ту или иную мелюзгу оказывалось больше.

Итак, бесспорным лидером уже в течение нескольких лет являлась шестнадцатилетняя девушка. Хотя сначала все обитатели детдома смеялись над тем, как неуклюже и шатко было положение довольно невысокой в сравнении с остальными, но смелой и уверенной в своих возможностях десятилетней девочки, которой лишь забавы ради старшие ребята вдруг выказали уважение, когда та его вдруг потребовала, вскоре стало ясно, насколько они перестарались. Окрепшая и убеждённая в том, что ей готовы подчиняться, она начала искать общества не менее сильных и уверенных людей. Вышло так, что ей удалось его обнаружить, и связи, о которых могли только мечтать детдомовские юноши и девушки, поставили четырнадцатилетнего подростка несоизмеримо выше остальных.

Ныне перед всеми представала девушка с умным задорным взором сине-зелёных глаз, порой даже слишком широкой странно-оптимистичной улыбкой и хорошо развитым спортивным телом. Каштановые волосы, ранее отращиваемые и заплетаемые в косу, были острижены и собирались в конский хвост. Майки и юбки сменили джинсы с футболками, балетки были отданы соседке по комнате и заменены более практичными беговыми кроссовками. Даже единственная вещь, утащенная ею из родного дома – плюшевый слоник, которого она практически не выпускала из рук добрых четыре года с того момента, как её привезли в детдом – и та была отдана наконец на растерзание младшим ребятам.