Видение невидения

Может, мне стало страшно, когда я увидел пустой невидящий взгляд, потому что он обнаружил мою первородную ложь? Он смотрел на меня и не видел меня, смотрел сквозь меня. Но ведь это был мой взгляд. Я смотрел на себя и не видел себя. Я смотрел сквозь себя и увидел страшное. Что я увидел?

_______

Я — рефлекс моей утерянной, забытой невинности; я сам, моя свобода выбора, моя лживость — три рефлекса моей первородной греховности. Первый рефлекс, или я, — уже не близок мне или близок как самое далекое и безнадежно утерянное. Сейчас мне ближе всего я сам. Но я сам противоречив. Во-первых, я сам в объективировании ухожу от себя, пока не теряюсь в геенне огненной. Что же, геенна огненная самое близкое мне? Во-вторых, я сам — это тот, который выбирает между добром и злом. Но что я ни выберу — зло, свободный выбор и добро делает злом; сам свободный выбор — зло. Тогда я выбираю невыбор. Но, выбирая невыбор, я уже выбрал, значит выбрал выбор. Я заключен в свободный выбор, свободный выбор — моя тюрьма, я раб своего свободного выбора: я устал от своего свободного выбора, мне опротивела моя свобода выбора, возможность свободного выбора, которая всегда остается только возможностью и из которой уже невозможно выйти, своими силами я уже не могу из нее выйти. Что же, эта невозможность, это рабство самое близкое мне? В себе самом, замыкающем меня самим собою, я вижу свою ноуменальную лживость. Само это замыкание себя самим собою отделяет от меня меня же, само это противоречие и есть моя первородная лживость; я уже не могу не лгать даже себе самому — я замыкаюсь собою, но именно от себя. Я свободно выбираю. Свобода выбора предполагает возможность выбора и добра, и зла. Но что я ни выберу — зло, а не выбирать я не могу. И это мое противоречие — лживость, даже когда сознаю свою лживость. Если я сам сознаю, то снова в свободе выбора. Практически это сводится к самооправдыванию, самооправдывание — одна из форм моей коренной лживости. И эта лживость — самое близкое мне?

Три рефлекса моей греховности — мое анти-я: я сам, моя свобода выбора, моя лживость. Одновременно это и самое близкое мне и самое далекое, и самое любимое и самое ненавистное. Самое любимое и близкое, потому что это я сам; но в грехе и рефлексии. Самое ненавистное, потому что не могу же я любить геенну огненную, и устал от своей свободы выбора, и стыжусь своей лживости, стыжусь самого себя, опротивел самому себе.

_______

Старик, которого я увидел в зеркале, открыл мне меня самого: я увидел, что самое близкое мне — я сам — самое чужое мне, что то, что я больше всего люблю, — я ненавижу, то, чем горжусь, — того стыжусь, к чему стремлюсь, — от того бегу. Пустой невидящий взгляд смотрел на меня. Я сам смотрел на себя, сквозь себя. И увидел страшное. Страшное — это я сам, я сам себе самому: я сам, закрывающий от себя себя же; моя тюрьма — опротивевшая мне свобода выбора; моя лживость, которую я даже не могу честно осознать, потому что я лгу, даже осознавая свою лживость. Я смотрел сквозь себя и увидел страшное: не только в себе, но за собою. Это уже ничто: не то ничто, из которого Бог сотворил мир, не Божье ничто — ουκ ον[5], а само ничто, дьявольское ничто — μη ον[6]. Это уже какая-то активность ничто, активность зла, отец лжи — дьявол. За моим грехом, за моей лживостью, за собою я у видел лживую личину — дьявола, не имеющего ни лица, ни существования, дьявола, о котором много сказать: есть, но мало сказать: нет.

Пассивное ничто, просто несуществование, не страшно, скорее привлекает, чем страшит. Но есть какая-то активность ничто, антихристова активность ничто, и она персонифицируется, но не в виде лица, а ускользающей от меня лживой личины. Поэтому дьявол — отец лжи. Может, эту лживую личину активного ничто я и увидел за собою, когда смотрел сквозь себя? Это уже не я, а за мною, за моим грехом.

2

Возвращаюсь к своим я и анти-я. Увидев себя в зеркале, я увидел в себе мерзость запустения, увидел в себе геенну огненную, увидел свою лживую личину и за ней самого отца лжи — дьявола. Кто увидел? Кто понял то, что увидел? Ведь вначале мне стало только страшно, когда я увидел чем-то знакомого и очень чужого старика. Когда же понял, что этот старик — я, узнал в нем себя, мне стало еще страшнее. Потом же, вспоминая свой страх, я стал понимать страшное: само страшное раскрылось мне. Кому раскрылось? Кто понял? Кто я?

Я — я сам. И вот, я уже разделился в себе самом: я и я сам. Если я — рефлекс моей утерянной, забытой невинности, то я сам — анти-я. Тогда сейчас я — анти-я; анти-я и есть тот я, который в грехе сам себя разделил, сам себя противопоставил себе. Это разделение и противоположение себя себе самому есть тот же свободный выбор: я сам всегда выбираю себя самого, что бы я ни выбрал, и этим выбором противополагаю себя, выбирающего, себе же, в невинности еще не выбирающего. А за ним — другое противопоставление: себя Богу.