Стрельцов считал, что Воронин сам сделал себя. И шел к совершенству более постепенно, чем он, Стрельцов, или Валентин Иванов. И аргументировал свою точку зрения, по-моему, необычно: «Мне почему-то представляется, что ощущение настоящей игры, настоящих своих возможностей в ней начиналось у Воронина где-то в кончиках ногтей, а затем охватывало всего его…
Валерка много вращался в артистической среде. И это пошло ему на пользу. Мне кажется: оттого, что подолгу бывал за кулисами, например, цирка и видел, как работают артисты, Воронин и усвоил привычку к неустанности труда ради достижения намеченного».
(Иванов, в отличие от Стрельцова, считал, что артистическая среда, напротив, повредила Воронину. Каждый, наверное, прав по-своему…)
Мысль о том, что Воронину все далось огромным трудом, тогда как ему, Стрельцову, ничего не стоило усилий: увидел поле – и сразу заиграл, – Эдуард высказал и на встрече с издательскими работниками после выхода его книги. Сидевший рядом Андрей Петрович Старостин с ним не согласился: «И у Воронина все от бога…»
Мне кажется, что к шестьдесят четвертому году игровой и человеческий облик Валерия Воронина сложился окончательно. Артистическая завершенность обретенного образа ощущалась во всем его поведении. Он как бы создан был для представительства.
Позже он мне рассказывал, что в юности начесывал кок «под Стрельцова». В шестьдесят четвертом году в это уже трудно было поверить. Если кого-то из спортивного мира он со своим безукоризненным пробором и элегантностью, вполне сознательно, обдуманно, на английский лад, и напоминал, то разве что Бескова, который в этом мире всегда и выделялся стилем поведения и одежды, – не только этим, конечно, но мы сейчас о внешней стороне.
Бесков, как я понимаю, вообще был для Воронина во многом жизненным образцом. Он часто, особенно в последние годы, вспоминал его, цитировал. В бытность игроком Валерий, видимо, будущее свое в футболе представлял подобием судьбы Бескова – выдающегося игрока, ставшего не менее авторитетным и самобытным тренером. Мне кажется, что и Бесков всегда выделял Воронина из среды игроков, ждал от него многого и после завершения Валерием карьеры игрока. Потом, конечно, был разочарован, когда все так получилось, вернее, не получилось, ничего не получилось…
Воронину откровенно нравилось быть на людях.
Как-то в разгаре лета они появились с Ивановым среди журналистов в пресс-баре международного кинофестиваля.
Иванов совершенно не казался аскетом и ханжой, но заметно было, что, кроме любопытства живого и наблюдательного человека, у него вся эта мельтешня, суета, круговорот никаких чувств не вызывает.
Воронин же наслаждался тем, что находится в центре внимания людей из прессы и кино. Он затмил за столом Иванова. И вообще всех затмил. Кинорежиссер Хуциев, не зная: кто это? (просто, подумал, красивый молодой человек) – предложил Воронину сниматься у него в картине. Воронин, покровительственно посматривая на режиссера, объяснил, что и рад бы, но у него сейчас поездка в Южную Америку, а потом и в Лондон, на чемпионат мира. И узнав, что перед ним футболист, Хуциев с художественной непосредственностью воскликнул: «Неужели они такие умные?» А Воронин тем временем уже объяснял окружившим его, что пришел сюда, приехал исключительно из-за встречи с кинозвездой Софи Лорен, с которой его должны были познакомить в Риме на аэродроме, но объявили посадку… И, глядя на него в тот момент, никто не сомневался в реальности встречи и знакомства Валерия с Софи…
Иванову вполне достаточен был узкий круг общения, куда случайные люди, разумеется, не попадали.
Стрельцова мог удовлетворить и еще более узкий круг, но в него свободно могли и затесаться люди, совершенно случайные и вовсе ему ненужные.
Воронину же необходимо было общество – круг его знакомств очерчивался весьма условно, приблизительно. Быть на виду – не составляло для него проблемы. Он не уставал от людей в каникулы. А потом затосковал по ним – не по кому-то конкретно из друзей, а вообще по людям, развлекающим, отвлекающим, уводящим от мыслей о самом главном, – и на сборах. В конце карьеры и уж, конечно, после завершения ее Валерия почти болезненно тянуло к необязательности общения, некоему полуинтеллектуальному дрейфу…