Видеть Бога как Он есть

Теперь я знаю, что вне такой веры пережитые мною состояния были бы исключены. И при еще недостаточном опыте возможна вера, которая в дальнейшем возрастает в силу излияний благодати на человека. Свидетельствую, что когда при сильном отвращении к самому себе, как я есмь, все существо погружается в молитву ко Христу, вырывающую дух наш из когтистых тисков страстей и материи, тогда ощущение Божественной вечности настолько ярко, что никакая логика или психоанализ не могут поколебать очевидности. Почему говорю о логике и психоанализе? Потому что первая не позволяет поверить, что исторический человек, которого можно видеть, осязать (ср. 1 Ин. 1, 1), которого можно убить, повесив на кресте, как разбойника, есть Творец всего безбрежного космоса. Второй — психологически убеждает нас в необходимости недоверия своим переживаниям. Но, как говорил Старец Силуан: такой свет, такая любовь, такая сила жизни и мудрость — могут исходить только от Истинного Начала всего существующего. Старец Силуан — необычайно одаренный человек; но и я, пусть по всему жалкий урод, могу как-то судить о том, что доступно человеческому духу, а также и нашей мысли и психике.

Апостол Павел удалился по явлении ему Христа в Аравийскую пустыню и там, в порыве всепожирающего раскаяния о своем прошлом, удостоился многих и великих откровений; среди них удостоверение, что Иисус Христос есть Бог. Я не ищу логических доказательств снизу; но и в моем покаянном плаче, превышавшем мою силу, опалявшем меня огнем — я убедился в том же: Он, Христос, есть высший, изначальный факт бытия. Характер моего покаяния никак не допускал возможность «воображать», что со мною может Безначальный Бог быть так близко, так действенно. Бывали моменты, когда я понимал образ откровения небесных тайн Пророкам, Апостолам и Отцам нашим. Свет, который посещал меня, есть Свет «Царства не от мира сего». Царем его называл Себя Христос (Ин. 18, 36).

Что, в сущности, происходит? Как объясняются подобные события? Наш дух вводится Духом Божиим в сферу сего Царства. При этом останавливается всякое дискурсивное мышление: мы живем новый для нас образ бытия. Нам дается опыт «быть»: аз есмь. И Апостол Павел, и другие Апостолы: Петр, Иоанн и все последующие богословы Церкви повествуют о познанных ими фактах бытия.

Мне до боли стыдно произносить такие слова, которые могут показаться чрезмерно гордыми, и потому отталкивающими. Но в этом парадокс: я сам живу двойное состояние: мое, мне самому отвратительное ничтожество — одно, и сострадательное снисхождение Бога — другое. Я мыслю так: дары Божии даются каждому без отказа (ср. Мф. 7, 7–11), но по мере жажды и верности Дародателю каждого из нас: одним обильно, другим умеренно. Я знаю себя: я самый обыкновенный человек, нередко по-детски бестолково веселый; излишне говорить об этой очевидности. Но то, что мне было дано от Бога, по Его инициативе, есть нечто аналогичное Апостолам, Отцам Церкви, моим наставникам. В силу этой аналогии данное мне выражается теми же словами, что мы находим в Писаниях Нового Завета и творениях Отцов. Нет сомнений о колоссальной дистанции между Ветхим Заветом и Заветом Христа (см. Мф. 5, 17–48). И все же даже в пределах Моисеева Закона Пророки иногда говорили с подобным апостольскому дерзновением. То же со мною. И в монастыре, и в пустыне мне было дано познать описываемые мною состояния духа. Я не удержал их в полной силе: возвратившись в мир, я утерял постепенно очень многое. Но я помню о них. И дарованное мне там освободило меня духовно от власти людских суждений. Но страх Божий не прекращает сокрушать меня: сие значит, что я не перехожу моей малой меры.

Вот, что мы читаем у Старца Силуана: «Некоторые говорят, что это раньше когда-то было, а теперь все это устарело; но у Господа никогда, ничто не умаляется, а только мы изменяемся, делаемся плохими, и так теряем благодать; а кто просит, тому Господь дает все не потому, что мы этого стоим, но потому, что Господь милостив и нас любит» (О смирении).

Мой отъезд со Святой Горы был вынужден обстоятельствами. В Европе я лишался постепенно многого из того, чем была полна моя жизнь на Афоне. Служение людям, как показывает опыт, связано с необходимостью входить в их скорби, их борьбу со страстями и слишком часто примитивными нуждами. К сожалению, это не помогает пребыванию в созерцании и безмолвной молитве. Ход событий убедительно показывает, что на мое возвращение была воля Свыше. Но и при этом я не перестаю печалиться о потере тех даров, которые изливал на меня Господь сверх моих ожиданий.

Действие Света, о котором я пишу, на дух человека свидетельствует о его Божественности: он — несозданный, неименнуемый, неудержимый; он — сокровенный, невесомый, неприкосновенный. Недоумеваю — как мыслить или говорить о нем?