– Мысли, меняются, люди – нет, – грубо отрезала Анна.
– И мысли меняются и люди меняются, а точнее жизнь меняет людей. Но некоторое время, я буду вынужден оставаться здесь, так что меньше всего мне хотелось бы нажить в лице вас врага, – с этими словами Николай взял сигарету, и закурил, дым начал заполнять собой гостиную, придавая их разговору загадочность и почти интимность, – А знаете ли, – продолжил он, – индейцы, в знак примирения, закуривали трубку мира. Я как видите, уже закурил. А вы?
– А я не курю, – отрезала Анна, с громким звоном, поставив чашку на стол. Она уже собиралась покинуть гостиную, когда он вновь остановил ее.
– Анна Тимофеевна, вы словно мстительный гусь, к которому и руку то протянуть боязно. Стоит совершить лишь маленькую оплошность, зерна ему, например, не доложить, или еще чего, как он полжизни потом будет вам мстить, гоняться за вами и пытаться ущипнуть.
Анна опешила, услышав, в свой адрес столь резкий выпад, после долгого и любезного танца примирения. Но, не успев все хорошенько обдумать, ответила: – Значит я мстительный гусь? Помнится, в прошлый раз, я была черствой горбушкой хлеба, что ж вы на редкость постоянны, хотя и битый час пытаетесь мне объяснить иное. – Ответ выдал ее с головой. От злости на свою несдержанность, она начала хватать ртом воздух, словно рыба, выброшенная морской волной на берег.
Его глаза сузились, а от дружелюбия не осталось и следа. – Выходит не такая уж и плохая память у вас. Для барышни, столь ревностно соблюдающей мораль, и столь нетерпимой к чужим прегрешениям, не пристало ли быть такой злопамятной? Верно значит сказано: Чем белее ангелы за плечами, тем чернее демоны в душе.
От услышанного, щеки и лицо Анны окрасились красными, словно гроздья осенней рябины, пятнами гнева.
– Ах, как горят огнем ее щеки, верно в цель попал, – не без злорадства отметил он, при этом довольно улыбаясь.
Так и не найдя что, ему ответить, словно, красноречие покинуло ее по какой то магической причине, Анна разъярённо повернулась на каблуках, и вылетела из комнаты с такой скоростью, что юбка и занавески на окнах раздулись, словно паруса наполненные не ветром, а яростью.
Позади раздался веселый и громкий хохот.
Вот так маленькая злючка, – подумал он, крайне довольный собой, что в словесном поединке, смог одержать маленькую, но победу. Та-а-а-ак, т-а-а-ак, выходит пребывание в этом Богом забытом месте, окажется не таким уж и скучным, и хотя за ним не водилась привычка, ухлестывать за прислугой, он решил, что здесь и сейчас он простит себе эту шалость. Что ж дикие места, дикие нравы, стало быть, и вести себя здесь можно по дикому, правила поведения джентльмена здесь не действуют. Надо только убедиться, что объект его интереса, не является объектом интереса другого охотника. А то не ровен час и самому стать косулей.
И хотя совесть пошевелилась где то в глубине души, словно червячок прогрызая сердцевину яблока, он заглушил ее, напоминая себе, что муки совести, по своей сути бесплодны и разрушительны, прежде всего, для самого человека, испытывающего их. Муки совести, не более чем душевная ржавчина и являются скорее порождением слабости, нежели свидетельствуют о высоких моральных принципах, потому как сильный человек, не совершает поступков, после которых ему приходиться мучиться, а совершая их, принимает результат со всей должной ответственностью, не испытывая совестливого малодушия. Покончив с деструктивными чувствами, к нему вновь вернулось доброе расположение духа.
Что касается Анны, то большую злость и ярость, она, пожалуй, и за всю жизнь не испытывала. Какой же он ничтожный человек, низкий, подлый, без совести и чести, – негодовала она, расхаживая то взад, то вперед. Изумленные воспитанницы, бросив чистописание, удивленно устремили взоры на взъерошенную и разъярённую, как кошка, гувернантку. В таком настроении они не видели ее еще никогда. До конца урока оставалась всего минута, стрелка часов, застыла в одном шаге от долгожданной свободы. И когда пробило ровно пять, молниеносно, бросив все книги и тетради, девочки кинулись на выход, едва не роняя друг друга.
Анна же, в мыслях, была так поглощена, почти военными баталиями с Николаем, что едва ли заметила огрехи поведения своих воспитанниц. В мыслях она перебирала сотни колких замечаний, реплик, язвительных фраз, парируя воображаемые вопросы и задавая свои, обескураживая его, нанося удары острым словом, словно рапирой точно в цель. Словом к ужину, она подготовилась так, что готова была отразить любое его нападению, каким бы ловким и красноречивым дуэлянтом он не был. Гнев и ярость, лучшее топливо для костра ненависти. Ей нужен был реванш.