Видимая невидимая живопись. Книги на картинах

Иногда художник шутливо заземляет своих чудаковатых книгочеев – например, помещая лавку букиниста точнехонько под художником, трудящимся над фреской на рискованной высоте. Таким образом, и художник, и все искусство «воспаряют» над наукой (репродукция в начале главы). Или запуская птичку в кабинет ученого, склонившегося над тяжелым томом. Или отвлекая деревенского священника от зубрежки проповеди порханьем бабочек. При этом чтение встроено в распорядок дня, как сон, прогулки, прием пищи. «Небесному магниту» книги все равно, кого он тянет ввысь – косного обывателя или дерзновенного романтика. А «зачитанным до дыр» мир может казаться и тому, и другому.

Карл Шпицвег. Ворон, 1845, дерево, масло

Есть у Шпицвега и весьма необычная картина, изображающая ворона с книгой. Причем книга почти сливается с фигурой, лишь слегка отсвечивая красноватым обрезом. Портрет читающей птицы завораживает, обдавая леденящим холодком готики. Образ парадоксально таинственный и прозаический, зловещий и уязвимый. Впрочем, едва ли он прочитывается как аллегория чернокнижия, хотя репродукция этой картины использована в оформлении обложки «Ворона» Эдгара По из серии «Bantam Classics» (1983). В птице просматриваются человеческие черты – отнюдь не новый, но эффектный прием. Если же вглядеться внимательно, кажется, что это и вовсе человек… в маске ворона.

Во «внешнем» мире персонажи Шпицвега ведут суетную жизнь, ничем не примечательную, порой вовсе ничтожную – а в уединении с книгой становятся отшельниками в «интеллектуальной пещере», уподобляясь философам-затворникам. И пусть скромны эти книжные святилища – их служители из числа самых обыкновенных людей.

V

В России стиль бидермайер (с рядом искусствоведческих оговорок) представлен прежде всего живописью Алексея Венецианова и его учеников – Евграфа Крендовского, Капитона Зеленцова, Федора Славянского, Григория Сороки. Непосредственно с Карлом Шпицвегом часто сравнивали и раннего Павла Федотова. В отличие от немецкой и австрийской живописи бидермайера, работы русских мастеров лишены предметной скученности и пространственной тесноты. У венециановцев больше света и простора, в котором персонаж-книголюб почти сливается с интерьером.

Григорий Сорока. Кабинет в Островках, 1844, холст, масло

«Кабинет в Островках» Григория Сороки (1823–1864) представляет рабочую комнату Николая Милюкова в его имении в Тверской губернии. В просторной комнате почти затерялся сын помещика, девятилетний Конон. Мальчик словно походя присел на край кушетки – да так и застыл, захваченный чтением. Книга у него на коленях будто естественное продолжение тела. Совсем незаметная и пространственно удаленная от зрителя книга перетягивает взгляд по диагонали, отвлекая внимание от крупного плана с письменным столом, уставленным тщательно выписанными предметами. Среди них еще одна книга – служащая подставкой для черепа рядом с оплывшей свечой. Очередная отсылка к символике натюрморта на тему бренности. Фолиант с черепом – образ вечного, застывшего в печатных знаках; томик на коленях юного читателя – воплощение «зачитанного до дыр» настоящего.

Отчасти схожий визуально-смысловой эффект возникает на картине «В комнатах» Капитона Зеленцова (1790–1845). Прежде разглядывания интерьера зрителя интересует, чем занят сидящий за столом. А занят он как раз чтением. Так и хочется заглянуть через плечо, чтобы узнать, какая книга завладела его вниманием. Сама книга почти не видна – различим лишь обрез, вытянутый перспективой в тонкую светлую линию. Золотистый цвет обреза изящно перекликается с оттенком рамы портрета над столом. Дама с портрета украдкой наблюдает за читателем.

Капитон Зеленцов. В комнатах: гостиная с колоннами на антресолях, 1850, холст, масло

В одном ассоциативном ряду с книгой – висящая в другом простенке картина с тремя античными грациями, олицетворениями Любви, Красоты и Добродетели. Идиллическая сцена в духе Шпицвега, узнаваемый персонаж, повторяющийся мотив. В анфиладах комнат словно остановилось и замерло время. Что может быть лучшим символом застывшего времени, как не книга?

С гостиной кисти Зеленцова поразительно схож «Кабинет художника Алексея Гавриловича Венецианова» Федора Славянского