Видимо-невидимо

Говорил справный хозяин как бы отворотясь, как бы только Олесю, но так, чтоб калека точно услышал. Так, глядишь, и гроши сберечь можно. Калека, и правда, насупившись, поднял свой шесток для толчка, прочь податься от негостеприимного воза.

– Я ж сказал, не повезет, – скривив рот, сплюнул он на дорогу, а и слюны не собралось во рту от пыли и жажды. Один вид что плюнул, звук только вышел.

– А я сказал – повезет, – Олесь положил руку на верхушку шестка. – Ты погоди-ка, не спеши. Слышь, Пилипе Илличу, за сколько воз уступишь?

– Так ты для этого голодранца и воз купишь? – не поверил Пилип, справный хозяин.

– Мне на новое место селиться – обзаведусь по хозяйству чем в Дорожках, на воз и нагружу. А хоть бы и для доброго человека – тебе что, жалко? Я деньгами заплачу, а ты хоть прям отсюда обратно вернешься, вон перевоз – в двух шагах еще. А через год свидимся – тогда, если хочешь, верну тебе воз и с волами.

– Ни, волов не отдам! Самому нужны. Хочешь – покупай воз. Волов я тебе до Дорожек одолжу, а там новый воз справлю и домой вернусь.

– Домой он… вернется. Ну, по рукам, коли так. А ты, добрый человек, давай – подсажу, не дело людям пыль глотать.

* * *

А хоть и плюнул, и обругал того Петра за его глупые мечты и что возложил на меня зряшные упования свыше сил человеческих, а все же его думка и меня зацепила. Сам не знал, пока не обустроился в Ореховой балке, и то – не до чужих думок было, а хватало забот начальных: хату ставить-мазать-выглаживать, стриху класть, печь возвести в хате и вторую – во дворе, для глиняток моих, и яму выкопать для глины, и круг установить под навесом – и всё ж одному. И выйти в первый раз в обход, осмотреть новое место, уже не как гость, как родня ему. Будем вместе теперь жить, друг другу в душу смотреть, и уж чего в чем прибудет – тому и радоваться. Место растет – и я расту вместе с ним, как иначе? И тут не важно, сколько мест у тебя на глазах уже выросло, каждое – единственное, на все прочие не похожее, даже и говорить тут не о чем. Орешник-лещина и тот по-разному растет, а уж казалось бы: один я что тут, что там, один орешник в моей душе с детства шелестит, а выходит каждый раз – разный. Место – не пустота, я так понимаю. Это как вот я всегда один и тот же гончар, а какую глину возьму… В общем, с разбором надо, не всякая в дело годится, или не во всякое дело. Так и место: есть оно и до меня как будто, и поперек него мне его не вывести, не вырастить. Не проявить, чего в помине нет, но и не скрыть того, что есть, а мне сразу не видимо. Поэтому мастер за место не берется, пока с ним сам не познакомится. Поэтому и я не обещал ничего ходокам, разыскавшим меня в Дорожках на ярмарке, ничего кроме как зайти в присмотренное ими местечко и послушать его, пощупать. Всего-то места было: овражек, голый совсем, открывающийся к небольшой воде. А в том их овраге оказалось знатное глинище. Для хаты глину найти не хитро, ее довольно поверху лежит. А вот глина, чтобы на круг ее положить, чтобы в воде не распускалась, чтобы сохла без трещин – за такой в глубь земную рыть надо. А тут весь овраг, считай, вот такое заветное глинище, сказочное место, знай только нагибайся и бери глину-горшовку, сколько хочешь. Я тогда сразу и сказал, что берусь. Решил овражек порасширить и оположить, лугом затянуть, лещину поверх пустить, чтобы держала землю, лес возвести. Будет балка здесь щедрая и надежная, не овраг прожорливый. А вокруг – поля и леса, сколько дотяну. А себе дом поставлю на краю, над водой – и, может быть, когда-нибудь здесь и насовсем поселюсь, на таком-то глинище у самого крыльца, аж себе завидно!

И вот когда место обошел, глины заодно прихватил в мешок небольшой – видно, что хороша, ну не ждать же, пока тут трава нарастет и можно будет вола с возом сюда привести, чтобы той глины до дому доставить. Прихватил, сколько унести смог, и уж дома ее бил-колотил и веслом, и долбнем. Хороша глина красная, горшковая, тугая и крепкая, в меру жирная, послушная. Ни с песком ее мешать, ни водой чистить, готовая! Скатал ее колбасой, отмахнул жилой кусок по руке – и на круг его. Стал было горшок поднимать, вдавил середку, приподнял бочка… И тут как под руку стукнул кто: смял, сгладил, пока круг останавливался, вытянул ногу из-под него, пошевелил пальцами, присмотрелся – как смешно у человека пальцы растут! Один толстый, за ним другой – длинный, дальше как бы обыкновенные, одинаковые два, а рядышком малыш-малышом притулился, ногти вот на них… Ногти-то слюдой что ли выложить? Или уж всё из глины?

Сам себе дивлюсь, а руки тоже себе сами – как глаз видит, так глину и мнут. Обмяли, вылепили, сижу, радуюсь: нога как нога, красновата, но лучше так, чем из наглинка желто-зеленого, скажем, или из голубой…