Видимое невидимое. Рассказы

Я начала их вести года три назад: честно говоря, это было попыткой некоторой самодисциплины, способом спасения от мутности и спутанности собственного сознания, поиском избавления от нерасчленённого потока расплывчатых впечатлений и чувств, которые спонтанно накрывают в сумбуре текущей жизни, добавляя в этот сумбур ещё больший хаос недодуманностей и неясностей. Я записывала свои впечатления в бегстве от этого сумбура, чтобы хоть чему-то в своей жизни придать облик оформленности, завершённости и порядка. Это был своеобразный целительный способ остановки в безумной гонке за мчащейся повседневностью, которая вдруг стала меня ужасать. Я поняла, что пропускаю что-то важное, пробегаю мимо, не оглянувшись, что я совершенно не слышу себя – хотя бы потому, что не всегда утруждаюсь внимать.

Внимание – это очень точное слово. В толковом словаре оно определяется как избирательная направленность восприятия на тот или иной объект. Но кроме необходимой устремлённости сознания, уже требующей определённых внутренних усилий, внимание связано ещё и со способностью внять – услышать, воспринять, усвоить (то есть буквально – «сделать своими», включить в свою жизнь) те послания-подсказки, о существовании которых знает каждый верующий человек. Я записывала случайности, чтобы войти в состояние внимания – чтобы выловить хотя бы некоторые обрывки мыслей из их непослушной крикливой толпы и не позволить им пронестись, как всегда, мимо, впустую и зря. Вот я сейчас выдерну оттуда эту мысль, это впечатление, это смутное чувство, поймаю его за хвост – и в тишине на него посмотрю, проживу его до конца, попробую его назвать, найду для него нужное слово, а там, глядишь, может, и станет понятно, откуда оно растёт и куда может вырасти дальше. Я стала так делать, и – удивительно! – моя жизнь потекла по-другому. Постепенно я открыла для себя чудесное состояние, в котором незначительные подробности жизни, попав в фокус рефлексии, обретают ценность и смысл, потому что умеют вырастать – именно через моё внимание к ним – в потрясающие переживания, погружая в ощущение полножизния, когда каждая мелочь важна, насыщенна, изобильна, промыслительна и прекрасна. И с этого момента неисповедимые пути повели меня в мир, в котором я ещё никогда не была…

Я расскажу историю, которая случилась со мной, но она не совсем обо мне и не только моя. Она о том, как бывает, когда человек делает маленькое движение, даже не шаг – шажочек, он только заносит ногу, он только соглашается её приподнять, чтобы ступить туда, куда, как ему смутно кажется, его почему-то зовут. Она о том, как бывает, когда человек решается попросить – нет, даже не решается и даже не попросить – он только позволяет родиться в себе первоначальному импульсу вопрошания, звучащему очень коряво, потому что это всего только импульс, который даже ещё не успел облечься в слова: «Зачем, Господи? Помоги мне понять, зачем я это чувствую? И что мне со всем этим делать?» Оказывается, бывает так, что достаточно только возникнуть вопросу «зачем?», чтобы мгновенно пришёл ответ в виде оглушительных судьбоносных событий, о которых ещё недавно невозможно было себе даже помыслить. Для меня это история-проповедь, ибо она о бесконечной любви Божией к каждому, даже самому маленькому человеку – сколь бы ни был этот человек неразумен, тёмен и слеп.

Из моих записей станет понятно, как случилось, что я полюбила странствовать – ездить по русским городам, деревням и сёлам в поисках нерукотворной красоты и рукотворной прекрасной старины, как я открыла для себя целительность этих мест и уже не могла без них обходиться. Как я придумала для себя способ спасения от безвоздушного пространства мегаполиса с его ритмами холостого, мёртвого бега: я дожидалась выходных, садилась в машину и просто ехала за МКАД – туда, где начинается жизнь, где возвращается и оживает прошлое, где человек обретает совсем другое восприятие себя и мира вокруг. В одном из таких путешествий и произошла встреча, которая повернула мою жизнь, хотя тогда я даже не подозревала об этом.

В городе Вязники Владимирской области, гуляя вокруг дивной кладбищенской церкви Покрова Божией Матери, я случайно набрела на могилу дьякона Петра Вигилянского. С таблички на металлическом кресте на меня смотрел человек с прекрасным лицом, под портретом было начертано имя, а ниже – годы его жизни: 1872–1932. Я ничего не знала о вязниковском однофамильце из прошлого и, взволнованная, бросилась расспрашивать о нём местного священника, который оказался рядом. Но священник только пожал плечами.