Видимость

Он подъехал к ближайшему зданию и вышел за дверь почти до того, как скорая помощь остановилась. Дерек уже был на тротуаре, таща за собой Ханну. Дерек жестом показал Родни, чтобы тот взял другой конец носилок, и они вместе побежали в больницу, неся Ханну, как мешок с цементом.

Герберт быстро заглянул внутрь машины скорой помощи и почувствовал прилив облегчения, увидев, что оба выживших пациента, если не сказать особо, все еще живы.

Они уставились на него.

«Ты проклятый позор», - сказал мужчина.

«Вы, должно быть, действительно любите ее», - сказала женщина.

Герберту следовало остаться, чтобы помочь им выбраться из машины скорой помощи в главное здание, но, дай ему Бог, он хотел быть с Ханной.

Он взял ее трость изнутри, слабо улыбнулся женщине и поспешил в том направлении, в котором приняли Дерек и Родни, слегка успокоив свою совесть, сказав первому санитару, что он обнаружил, что снаружи в машине скорой помощи находятся двое пациентов, которым нужно срочно уделить внимание. .

«У нас закончились носилки», - крикнул он уходящему обратно Герберту, и в любое другое время Герберт нашел бы эту иронию забавной; Половина перил в Лондоне была сделана из старых носилок, концы слегка изогнуты, чтобы служить ножками, а металлическая сетка между каждой стороной все еще не повреждена. После войны не хватало строительных материалов. Возможно, сейчас, когда возникнет дефицит медицинского оборудования, процесс обратный.

У Гая было даже больше, чем в пятницу, когда Герберт приехал навестить свою мать. На стенах висели таблички, в которых говорилось, что Служба неотложной помощи выпустила белое предупреждение, означающее, что госпитализация составила менее 85 процентов заявлений на предоставление кроватей. Людей отказывали в своих оценках.

Но каким-то образом они нашли для Ханны кровать и доктора. Ее кровать задернута занавеской, пара медсестер кружила, как канюки.

Герберт сидел в коридоре, попеременно глядя на стену, потолок и пол.

Он молился своему богу, и ее богу, и всем богам, о которых он когда-либо слышал, чтобы с ней все было в порядке.

Время шло, и с каждой минутой ему хотелось вбежать в палату и отдернуть занавеску, чтобы посмотреть, какие мерзости они творили с ней.

Каждый раз, когда дверь открывалась, он начинал двигаться вперед и немного вверх, прежде чем утихать, немного застенчиво, когда медсестры, посетители и врачи суетились мимо, не глядя в его сторону.

Герберт крутил трость Ханны вокруг своего запястья, перебрасывал ее из руки в руку и перебирал пальцами вверх и вниз. По-прежнему никто не пришел рассказать ему, что происходит.

«Больницы считаются великим уравнителем, - подумал Герберт; но он задавался вопросом, есть ли на земле какое-нибудь место, где люди были бы так поглощены своими собственными проблемами, исключая всех остальных. Не персонал, конечно, а пациенты и их семьи. Например, Герберт был здесь только ради Ханны, и все, о чем он заботился, - это ее здоровье, а не здоровье многих других, которые, вполне возможно, могли быть значительно больнее, чем она.

«Нет, - подумал он, - он здесь не из-за одной Ханны; он внезапно осознал, насколько близко он был к опеке своей матери, и подумал, что ему, возможно, следует пойти и увидеть ее, хотя бы для того, чтобы что-то сделать и, следовательно, отвлечься от состояния Ханны.

Он прошел через туалет, что было хорошо, потому что он был грязным, и его мать не приняла бы такую ​​банальную вещь, как побег из огня, как достойное оправдание его небрежности.

Он вымылся, как мог, трижды потер лицо, пока вся грязь не исчезла, и надеялся, что она не заметит отметин на его одежде.

Герберт подошел к распашной двери, которая открывалась в палату его матери, и заглянул в круглые окна, которые были установлены в дверях на уровне лица и всегда напоминали ему видоискатели на перископах подводных лодок.

Она была там, ее лицо было длиной с лошадь.

Его мать редко была менее веселой, но она могла огрызнуться без предупреждения, а в редких случаях, когда у нее было плохое настроение, как девушка с завитком посередине лба в стихотворении Лонгфелло, она была ужасна.

Герберт вздохнул и вошел.

«Блудный сын», - прорычала Мэри. «Вы приходите к своей старой матери…»

Она говорила быстро, но теперь остановилась.

«Нет, я…» - начал Герберт.

«… Только когда тебе захочется?» она закончила торопливо, и Герберт понял, почему она говорила так быстро и почему так внезапно замолчала. Первой удалось закончить предложение до того, как у нее перехватило дыхание, а второму - потому, что это не сработало, и ей пришлось ждать, пока вернется воздух, как при наполнении бачка унитаза. «И не перебивай меня», - добавила она.

Герберт присмотрелся. Ее глаза были окрашены в красный цвет; она плакала.

«Мне очень жаль, что я не приехал повидаться с вами на выходных, - сказал Герберт.

«Слишком занят беготней за убийцами?»

"Да."

«Почему ты не уделяешь больше внимания живым, чем мертвым?»

Герберт пожал плечами; не было ответа, который он считал подходящим.

«И что ты здесь делаешь так рано?»

«Я был в огне. Они привели сюда Ханну.