Видимость

«Теперь, может быть, ты послушаешь меня, Герберт», - сказала Мэри. «Подумайте о другом направлении работы…»

Это был знакомый аргумент, и Герберт не собирался возобновлять его, по крайней мере, не сразу.

Воцарилась странная тишина, как будто все они ждали чего-то, чего не осмелились опознать. Это Ханна сломала его.

"Миссис. Смит, - сказала Ханна. "Как вы его назвали?"

Мэри перевела взгляд с Герберта на Ханну. "Как я называл кого?"

«Близнец Герберта. Тот, кто умер ».

Из глубины Герберта хлынул поток, набухающая волна хлынула на его тело.

Он задыхался, не только через рот и нос, но и через каждый орган, каждую пору в его коже, как будто всего воздуха в мире не хватило бы для этого безмерного внутреннего дыхания. Возможно, именно это и было похоже на рождение.

Герберт знал, даже не глядя на мать, что Ханна права.

Реакция промелькнула на лице Мэри, как времена года; неверие, ярость, стыд.

«Александр», - сказала она наконец. «Я назвала его Александром».

Кто еще мог знать, кроме самой близнеца? Должно быть, это было так ясно для Ханны, девушки, которая не могла видеть; все вещи, большие и маленькие, что Герберт открыл ей, отказываясь верить в это для себя; отказываясь, действительно, даже развлекать перспективу, кроме как на такой далекой глубине, чтобы быть безмерной. Ответ был там все время, и он создал вокруг него самый густой туман.

«Я хотела тебе сказать, Герберт, но не нашла подходящего времени», - сказала Мэри. «Возможно, когда вы поженились или родили собственных детей; но у тебя никогда не было, не так ли? "

И чем дольше она молчала, тем труднее становилось ему рассказывать; вопрос уже не только в самой тайне, но и в ее сохранении.

Он мгновенно увидел то, что показал Ханне, даже не осознавая: модель автомобиля без одного колеса, которое он использовал в качестве пресс-папье и на котором она стояла в его квартире; картина, которую он купил на рынке Портобелло, на которой мужчина в отчаянии стучал кулаком по зеркалу, потому что в нем не было отражения.

Его мать все еще переживала облегчение от катарсиса.

«Вы были заперты вместе в утробе, Герберт. Вы вышли нормально, головой вперед, но у Александра тазовое предлежание, и он не мог дышать. О, Герберт, как ты тосковал по нему, когда был младенцем; ты плакал два года без перерыва ».

Он пришел в этот мир убийцей; обернулся вокруг своего брата и затаил дыхание. Теперь он подошел к этой постели убийцей, борясь с Менгеле, как он боролся с Александром; снова Герберт был ближе всех к воздуху, и снова он выжил.

Слишком много его, слишком мало Александра. Неудивительно, что он плакал два года.

«Они даже не позволили бы мне подержать его, Герберт! Вместо этого они дали тебя мне. У меня была остаток моей жизни, чтобы держать тебя. Я хотел Александра ненадолго. Моя! Он был моим! Они сделали вскрытие, ничего не сказав мне, а затем предложили мне немного поплакать и пережить это. Как я мог оплакивать того, кого даже не видел? »

Действительно, как? Так она идеализировала Александра, вечно совершенного в воображаемой жизни; сияющий триумф везде, где разочаровал Герберт, популярный, где бы он ни уезжал, столп общества, где бы он ни прятался в мрачной изоляции, муж и отец, где бы он ни был. Александр; его изобрели, смелее, умнее, милее, смелее, больше всего того, в чем Герберт был меньше.

«Я никогда не был особенным, Герберт. Близнецы - единственное, что меня когда-либо выделяло; месяцы волнений, люди спрашивают каждый день, разделяют мою радость; а затем исчезло, все исчезло, вот так. Спокойствие; нет, катастрофа. Меня восхищали; теперь меня пожалели. Никто не хотел об этом говорить, а те, кто говорил, говорили такие вещи, как «Вы всегда можете получить еще один» или «Как повезло, что у вас еще один остался». Осмелится ли кто-нибудь сказать это тому, кто потерял одного ребенка? Не в воскресный месяц. Но они сказали это, Герберт. Они сказали это ».

И она никогда не могла избежать своей потери, потому что напоминание было здесь каждый день, она плакала, заболела, требовала ее времени и внимания, испорченная миллионами банальных изъянов. Половина беременности означала половину ребенка. Существование Герберта было отсутствием Александра, день рождения Герберта был днем ​​смерти Александра; как она могла праздновать одно, оплакивая другого?

Ханна последовала за ним из комнаты.

«Когда я рассказываю вам о Менгеле и Эстер, - сказала она, - это первый раз, когда я рассказываю кому-либо, потому что до тех пор я чувствую, что никто не поймет, но я думала, что вы другие, и надеялась, что вы достойны этого. Я знаю, как вы реагируете, что вы понимаете, и что вы достойны; и я знаю почему ».

«Так почему ты мне не сказал?»

«Это не моя позиция. Для твоей матери.

«Когда ты заставил ее это сделать».

Ханна засмеялась. «Небольшой удар в зад не всегда так уж плохо».

- Когда ты впервые так подумал - об Александре?