Видимость

«Прежде чем мы начнем, инспектор, - сказал Казанцев, - я хочу, чтобы вы кое-что прояснили для меня - самую большую тайну, с которой я столкнулся в этой стране».

"Я попытаюсь."

«Я хоть убей не могу этого понять. Как получается, что, несмотря на всю толпу, топчущую и лежащую на ней, трава Англии всегда вырастает свежей и такой зеленой; дома в России, где ходить по траве категорически запрещено, всегда ли она такая раздавленная и грязная? »

Герберт невольно рассмеялся.

Если бы обстоятельства сложились иначе, подумал Герберт, возможно, они с Казанцевым были бы друзьями.

«Я знаю, с кем Стенснесс должен был встретиться той ночью», - сказал Герберт. «И зная, что я знаю об этом человеке или этих людях, я думаю, можно с уверенностью сказать, что если вы просто корреспондент« Известий »и не имеете никакого отношения к советской разведке, то я голландец».

Казанцев подбадривал Герберта, когда тот говорил, вставляя короткие фразы - «Я вижу», «Я понимаю» - наклоняясь вперед, достаточно, чтобы проявить интерес, но не настолько, чтобы угрожать.

Герберт продолжил. «Я хочу знать, каковы были ваши отношения со Стенснессом - все, главы и стихи, от начала до конца. Меня больше ни о чем не волнует. Меня не интересуют ваши оперативные данные, разоблачение ваших агентов или что-то в этом роде. Был убит человек, и я хочу знать, кто его убил. Просто как тот."

Прибыла еда. Казанцев с устрашающей скоростью сделал три глотка, один за другим, и заговорил только тогда, когда был утолен немедленный голод.

«Макс был информатором», - сказал Казанцев подробно. «Нет, не информатор, неверное слово. Это означает, что информация, которую он мне давал, пришла из источников, которые не знали и не хотели бы этого. Макс был связным, так лучше. Он был моей связью с Коммунистической партией Великобритании. Он рассказывал мне, что происходит, передавал документы и прочее. Взамен передал бы инструкции из Москвы. CPGB, конечно, знала, что он это делает. Высшее руководство это поощряло. Но по понятным причинам им нравилось позволять людям вроде Макса делать грязную работу ».

"Что-нибудь научное?"

"Иногда. Мелочи. В основном, кристаллография. Ничего такого, чего бы мы не получали из других источников. Если подумать, ничего, что тысячи ученых в советских академиях не открывали для себя каждый день ».

«К нему когда-нибудь обращались другие спецслужбы?»

- Пятый однажды попробовал его, примерно во времена Берджесса и Маклина. Он мне об этом рассказал. Я успокоил его и сказал, чтобы он не волновался. Подобные провокации - обычное дело ».

Герберт тогда понял, почему Казанцев мог быть хорошим бегуном агента. Он дал достаточно уверенности, чтобы кто-то захотел ответить на него, и он был так же счастлив говорить, как слушать.

Проблема, по словам Казанцева, заключалась в том, что он никогда не был полностью уверен в коммунистических способностях Стенснесса. Однажды Стенснесс начал кричать о том, что сказал Маркс в «Капитале», и Казанцев прервал его.

«Вы читали« Капитал »? - спросил Казанцев.

«Конечно», - ответил Стенснесс.

«Все десять томов?»

"Конечно."

«Тогда вы совершили невозможное. Их всего три.

По словам Казанцева, вкратце, о Стенснессе: вздор, фигня. Достаточно приятный человек, конечно, но тот, для которого романтика и секретность того, что он делал, были так же важны, как и содержание. Нет; они были важнее содержания. Его приверженность заключалась не в международном социализме как таковом, а в том, чтобы устраивать встречи в затемненных пабах, в тупиках, ремеслах и острых ощущениях от подпольной жизни.

Как и сказал де Вер Грин.

Казанцев обдумывал вопрос долго и упорно, и был убежден, что если человек был гомосексуалистом, как он знал, что Stensness был пришел на МГБ были не любители-то, возможно, что-то уловки было второй натурой.

Может быть, когда-то Стенснесс верил. Но все пошло не так, летом, когда он уехал в Москву.

Там он кого-то встретил.

Фактически, его проводник в Интуристе; тоже молодой, тоже красивый, тоже гомосексуалист. Кто-то Миша - Казанцев не мог вспомнить фамилию.

У Миши и Макса закрутился роман.

Это не была ловушка для меда, преднамеренная провокация, но неважно; МГБ не смотрели дареным лошадям в зубы.

Они записали последнюю ночь международных страстей на скрытые камеры и отправили кассеты Казанцеву на случай, если они ему когда-нибудь понадобятся.

Потом Мишу забрали и расстреляли.

Герберт ахнул. Казанцев пожал плечами: чего вы ожидали?

В Советском Союзе гомосексуализм был не только незаконным, но и психическим заболеванием, поскольку это было отклонением от общих социальных норм. Это было социальное в прямом смысле этого слова. Акт инакомыслия, заявление о бунте, и за это было всего два приговора: десятилетие в трудовых лагерях, может два, или пуля в затылок.

Герберт недоверчиво покачал головой; не то, чтобы Мишу убили, он слишком легко мог в это поверить, но что любое общество с претензиями на цивилизацию могло подумать, что такое поведение было чем-то другим, кроме дикаря.