Видимость

Он ведет нас в маленькую комнату. Он велит каждой медсестре подойти и удержать нас.

Я начинаю кричать. Я знаю, что он собирается делать.

Менгеле работает за столом. Он берет огромную иглу и наполняет ее мерзким химическим веществом. Когда я смотрю, я думаю, что он плюется, как змея.

По его словам, доза должна быть сильнее, чем когда-либо прежде. Предыдущие эксперименты не дали результатов, потому что дозировка слишком мала. Он почти кричит.

Медсестры держат меня и зажимают мне глаза клешнями.

Менгеле приближается ко мне. Игла выглядит такой же большой, как Эйфелева башня.

Я смотрю в сторону, на стену.

Там, как бабочки, приколоты сотни человеческих глаз, рядов и рядов, все они аккуратно помечены цифрами и буквами, окрашенными в половину цветов радуги: ярко-синий, желтый, фиолетовый, зеленый, красный, серый.

Глаз без тела и без зрения, все смотрят на меня, не моргая.

Это последнее, что я когда-либо видел.

Вы спрашиваете меня, каково это быть слепым, внезапным и без предупреждения.

Ну, честно говоря, это только одна из моих проблем; потому что Эстер находится рядом со мной, и когда она видит, что сделал Менгеле, она начинает кричать, громче, чем я когда-либо слышал.

Ее бьют, я слышу, как она падает, люди кричат ​​по-немецки; а она все еще кричит.

Затем раздается выстрел, не громче криков Эстер, и она молчит.

Из следующих нескольких дней я мало что помню.

Я ничего не сказал и не имел настоящих мыслей, только ощущения; замешательство, недоумение.

Мое первое настоящее воспоминание - это когда нас выталкивают из лагеря, и мы начинаем марш смерти. Эти вещи, дикий холод и абсолютная агония, единственное, что может остановить меня.

Я была одна, но мне еще так много нужно было сказать Эстер и поделиться с ней. Все, что мы с ней когда-либо делали, теперь бессмысленно. Самая большая трагедия в моей жизни, и кого бы я еще искал, кроме нее

Помогите?

Но она ушла.

Ужасно, ужасно, что катастрофа лишает меня единственного человека, в котором я нуждался.

Как будто половина меня вырвана.

Люди, теряющие конечности, говорят, что спустя годы они все еще испытывают фантомные боли. Вот как я себя чувствую; часть меня отсутствовала, физическая часть.

Я неуравновешен, однобок, мрачен, пуст. Мир далек. Смотрю, не участвую. Я наблюдатель.

Наблюдатель, который не видит.

В том марше нас были тысячи, но я шел один. Моя душа бесшумно путешествовала по жизни, соединившись с ее тенью. Мы приехали вместе, Эстер и я; почему бы нам тоже не уйти вместе?

Я не представлял себя без Эстер. Хуже того, я не мог представить себе жизнь. Я перестал существовать.

Почему Менгеле не застрелил и меня? Я умолял его. Но нет; он хотел меня живым. Он ввел мне в глаз сверхдозу метиленового синего и хотел проверить, сработало ли это.

Вы женаты, и ваш супруг умирает, поэтому вы меняетесь; вы переходите от жены к вдове, от мужа к вдовцу. Но когда твой близнец умирает, ты все еще близнец. Я играл со словами. Я был близнецом. У меня был близнец. Я близнец. Все они ничего не значат.

Для всех остальных они теряют кого-то близкого, и это ужасно, но у них все еще есть воспоминания о жизни без этого человека: мужья до того, как они встретили своих жен, родители до того, как у них родились дети.

Ни на минуту я не знала, каково это, не иметь близнеца. Вы можете снова жениться, даже иметь еще одного ребенка; но у тебя никогда не может быть другого близнеца. Вы по-прежнему остаетесь тем, кем были, за исключением случаев, когда вы близнецы; тогда ты половина, и все.

Что я сделал? Я сделал то, что сделал бы любой близнец. Я принимаю характерные черты Эстер. Ее манеры, ее смех, иногда даже голос.

Как будто она одолжила меня на мгновение.

Я был тихим; теперь я был болтуном, как будто проглотил иглу граммофона. Раньше я избегал опасности. Теперь я искал его, и слепота помогла, потому что, если я не мог его видеть, это не могло повредить мне.

В любом случае, я уже знал, что это самая страшная боль. Что еще могло быть?

Теперь, годы спустя, я знаю правду: я чувствовал себя виноватым за то, что все еще жив, и думал, что, если я смогу умереть, эта вина исчезнет.

Для Эстер я был Каином: я занял ее место, ее жизнь.

Поменял бы я позу, отдав жизнь за нее? В биении сердца.

У меня не было никого; вся моя семья умерла в Освенциме.

Почему выжил только я? Чтобы один человек, один единственный человек вышел со мной; кто-то другой разделит мою ответственность, кто-то еще, кто не смог спасти нашу семью.

Я был зол, и на всех. Злится на себя, более удачлив, чем мой близнец и мои родители. Гнев на удачу тех, кто выжил со своими семьями, более или менее.

Я чувствовал себя самозванцем. Я не был святым; почему мне так повезло?

Вина, унижение и стыд. Как их победить? Как вернуть достоинство?

Со временем я нашел ответ. Так же прожить саму жизнь: день за днем.

Я понял, что вещи случаются, и не обязательно по какой-то причине, но все же они случаются. В конце концов, кто-то должен выжить. Кто-то должен засвидетельствовать.