Видишь Суслика?

— Всё, ты всмятку, — констатировал Хомячок безвольному телу, заботливо сгруженному ему в руки сестрой, которая осложнила ситуацию, обхватив обоих кадетов руками и потеревшись щекой о холодные щёки братика.

— Ты пахнешь, как зефир, воздушный ванильный зефир! — с восторгом сказала Пума, отстранилась и указала одними глазами на тело — Приведи его в надлежащий вид, Синдзи-кун. Мне хочется выпить.

* * *

— Ты тоже заметила? — шепнула Каори на ухо Китано Юки.

— А? — растерянно обернулась Юки.

— Сколько ходим, повсюду столько нелепой рвани с оружием. Надо быть настороже. Они даже не сильно скрывают стволы.

Ласка прищурилась. Значит то, что за ними уже некоторое время следит один кадет, Кагосима Сёго, Пума не заметила?

— И ещё один шпион. Но тут особый случай. Его положение… — добавила Пума, полностью реабилитируясь в глазах соперницы.

Наконец, словно восставший гуманоид в мире трёхполых кошек, из дверей появился Суслик, прижимая к глазу платок. Хомячок спешно торопился уйти подальше, чтобы у девушек не возникло желание повозить и его за компанию. Как бы не хотелось близости Ласки, но противник она серьёзный. Глядя на плачевное состояние Кадзуо, становилось страшно.

Каори смело завернула в квартал красных фонарей.

— Юки-тян, я готова оплатить тебе удовольствие в любом алом доме на твой выбор, — сфамильярничала Пума.

Из теней подворотен, как по волшебству, выросли зазывалы и принялись на все лады расхваливать свои заведения.

— Лучше бы мы подольше поиграли в хоккей, — икнул Суслик, вспоминая, как по пути сюда они зарулили в игровой центр, и он методично победил всех, благодаря знаниям и опыту Валентина. Настольный хоккей, подумать только! Тут тебе и тактика, и стратегия, и невероятное чувство превосходства. «Ещё бы танчики… Или сапёра», — смутил сам себя Суслик, пытаясь разобраться, что же он себе предлагает, и внезапно ощутил приступ экзистенциального кризиса шестнадцати лет.

— Опасное это место, — вмешался Хомяк, показывая в сторону на пару подозрительных личностей, в распахнутых куртках которых тускло блеснула оружейная сталь.

Пума хмыкнула и решительно вошла в питейное заведение.

— Саке!

Тёплое и ароматное было быстро подано, и так же быстро выпито.

Девушки пили молча, глядя друг другу в глаза. Суслик и Хомяк, будто два бамбука вытянулись за столиком, переводя взгляд то на одну, то на другую.

— Начинается, — обреченно сказал Хомяк, когда Каори с рыком махнула рукой, разбив пустую керамическую бутылку.

И вот Синдзи стоит, склонённый на тридцать градусов, извиняясь перед хозяином. И так пять раз, после чего отсчитал денежный эквивалент и предложил сестре освежиться.

Пума ухватила за ворот Суслика.

— Ты, Фудзивара-кун, сопроводи даму в стойло… то есть… в общем, идём.

— Эй, это же мужской туалет! — утонул голос Хомяка в музыке и гаме.

Пума прижала несчастного Кадзуо к стене, едва закрылись двери. После, нисколько не смущаясь, выгнала из кабинки мужика, наказав:

— Жди.

Тело Суслика потряхивало от предвкушения желанной близости. Но пока Пума была в кабинке, в туалет вошла Ласка, прижала к стенке Фудзивара-куна, дополнительно взлохматила и прижалась губами к его пересохшим губам. Если бы внутри Суслика была сигнальная система, то она бы сейчас орала. Ласка покинула его так же быстро, как и зашла.

Пума, открыв дверь, увидела влипшего в стену кадета с закрытыми глазами и запотевшими стёклами очков. Неожиданная оплеуха привела его в чувство.

— Эй! Ты же меня в мужской туалет привёл. Мне не привыкать, но всё-таки, будь внимательней. Я сегодня дама!

— Дама. Сегодня дама, — повторил Суслик, открывая перед Каори дверь.

Тем временем Ласка танцевала с Хомячком танго. Разрез на её платье был создан для этого танца. Суслик облизал губы и испытал ревность. Как в конце танца вместо Хомячка оказалась Пума, одному небу известно. Видимо ревность дело заразительное.

Суслик, в мелькающей светомузыке досмотрел танец двух девушек и понял, что Синдзи-кун уже стоит рядом с ним, выражая всем своим видом несогласие с сестрой.

Быть выгнанными из бара за непорядочное поведение – это же постараться надо было! И вот четверо наших отдыхающих уже глядят на огни портового района. Втягивая с воздухом соленую прохладу моря, затхлость влажных досок и романтику ветра, все хором вздохнули. Каждый думал о своём. Ласка — о матери, Хомяк — о Ласке, Суслик вспомнил одно из любимых стихотворений бабушки из детства наёмника Валентина, а Пума в голове разобрала и собрала пистолет, не забыв ни единой детальки.

— Никогда я не был на Босфоре,

Ты меня не спрашивай о нём.

Я в твоих глазах увидел море,

Полыхающее голубым огнём.

Голос Суслика прозвучал чужим, но вздрогнул лишь Хомяк.

— Ого! Ты написал? Это же про меня, да? Это же у меня глаза цвета морской волны? Мне сестра говорила, что тонет в моих глазах.

— Конечно про тебя, — отозвалась Ласка.