Видоизмененный углерод

Я прошел следом за ней под давящими на душу сводами, мимо презрительных ухмылок стражей с мечами, сознавая, что Кавахара, застывшая среди своих заключенных в серые мешки клонов, провожает нас таким же насмешливым взглядом. Казалось, потребовалась целая вечность, чтобы уйти из подземного зала, и когда массивные стальные ворота со скрипом отворились, открывая окружающий мир, брызнувший внутрь свет влил в меня жизненные силы, стал соломинкой, за которую я схватился, словно утопающий. Базилика внезапно превратилась в уходящие вертикально вниз океанские глубины, откуда я выныривал навстречу бликам солнца на рябой поверхности. Дрожь начала медленно проходить.

Но, уходя прочь, под мрачным величием креста, я по-прежнему чувствовал присутствие этого зловещего места, холодной рукой лежащее на затылке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Ночь прошла в каком-то смазанном кошмаре. Позднее, когда я попытался восстановить события, даже подготовка посланников позволила мне получить только бессвязные отрывки.

Трепп хотела провести ночь в городе. По её утверждению, лучшая ночная жизнь в Европе начиналась лишь в нескольких минутах пути, и у неё имелись все необходимые адреса.

А я хотел, чтобы мой мыслительный процесс остановился.

Мы начали с номера в отеле на улице, название которой я не смог произнести. Первым делом мы брызнули друг другу в белки глаз каким-то заменителем тетрамета. Я сидел в кресле у окна, безропотно позволяя Трепп накачивать меня препаратами, и старался не думать о Саре и той комнате в Миллспорте. Старался вообще ни о чем не думать. Двухцветные голограммы за окном отбрасывали на сосредоточенное лицо Трепп кроваво-красные и бронзовые отблески, превращая её в демона, находящегося в процессе скрепления сделки. По мере того как тетрамет разливался по нервным окончаниям тела, я ощущал нарастание коварного оцепенения органов чувств, и когда настал мой черед заниматься с Трепп, я едва не потерялся в геометрии чёрт её лица. Препарат оказался очень хорошим…

На стенах были фрески, изображающие христианский ад: языки пламени растопыренными пальцами вонзались в процессию обнаженных кричащих грешников. В углу помещения, где фигуры на стене сливались с обитателями бара, окутанными дымом и шумом, на вращающемся помосте танцевала девушка. Вместе с помостом вращался закрепленный выпуклый лепесток из чёрного стекла. Всякий раз, когда лепесток оказывался между танцовщицей и зрителями, девушка исчезала, и вместо неё оставался ухмыляющийся скелет.

— Это заведение называется «И вся плоть исчезнет», — крикнула Трепп, перекрывая шум, пока мы пробирались сквозь толпу. Кивнув на девушку, она показала кольца из чёрного стекла на пальцах. — Вот где я почерпнула эту идею. Сногсшибательный эффект, правда?

Я поспешно схватил стакан.

— Человечество тысячелетиями мечтало о рае и аде. О наслаждении или боли, не имеющих конца, не убавляющихся со временем, не ограниченных тесными рамками жизни и смерти. В настоящее время эти фантазии сбылись благодаря виртуальному форматированию. Для их осуществления достаточно лишь иметь силовой генератор промышленной мощности. Мы действительно создали ад и рай на земле.

— Звучит эпически, в духе прощального обращения к людям, произнесенного Ангиной Чандрой, отправляющейся к другим мирам, — прокричала Трепп. — Но я поняла, что ты хотел сказать.

Судя по всему, слова, носившиеся у меня в мыслях, также слетали и с языка. Если это и была цитата, я понятия не имел, откуда она. Определенно, не куэллизм, за подобную речь Куэлл отвесила бы хорошую затрещину.

— Но факт остается фактом, — продолжала кричать Трепп. — У тебя есть десять дней.

Действительность качается, стекает вбок языками яркого пламени. Музыка. Движение и смех. Край стакана под моими зубами. Теплое бедро, прижимающееся к моему. Оно принадлежит, как я полагаю, Трепп, но когда я оборачиваюсь, мне улыбается другая женщина. С длинными, прямыми чёрными волосами и алыми губами. Её взгляд, наполненный откровенным приглашением, смутно напоминает что-то виденное совсем недавно…

Уличная сценка:

С обеих сторон балконы уступами, свет, звук, льющийся на мостовую из мириад крохотных барчиков; улица запружена народом. Я подхожу к женщине, которую убил на прошлой неделе, и пытаюсь завести разговор о кошках.

Я что-то забыл. Что-то затянуто облаками.

Что-то очень важ…

— В это нельзя поверить, твою мать! — врывается Трепп.

Она врывается в мой череп в тот самый момент, когда мне уже почти удалось ухватиться за…

Она делает это умышленно? Я даже не могу вспомнить, во что, связанное с кошками, я верил так сильно ещё какое-то мгновение назад.

Танцы, не знаю, где именно.

И снова тетрамет, забрызнутый в глаза на углу улицы. Я стою, прижимаясь к стене. Кто-то проходит мимо, окликает нас. Я моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Твою мать, стой же спокойно, хорошо?

— Что она сказала?

Сосредоточенно нахмурившись, Трепп снова поднимает мне веки.

— Назвала нас красавчиками. Долбаная наркоманка, наверное, хотела выклянчить дозу.