Вика

Сказала и испугалась: а вдруг она не послушается? Но деваться было некуда. Я уставилась на Ирму и стала рисовать в уме картинку, как она лижет языком Сенькино ухо. Она сначала не реагировала, но потом посмотрела мне в глаза, забеспокоилась, заёрзала, встала, подошла к Сеньке, два раза лизнула его в ухо и опять легла.

Уф! Я сразу успокоилась, а Сенька сидит и смотрит на меня вытаращенными глазами и сказать ничего не может.

Потом помотал головой и просипел:

– Как ты это сделала? Ты ведь ничего не произнесла, даже шёпотом. У тебя даже губы не шевельнулись ни разу, я смотрел очень-очень внимательно. Ты колдунья?

И я увидела, что он испугался – смелый Сенька, который не побоялся выйти, когда его у школы ждали трое из «Г» класса, чтобы за что-то побить, а в нашем «Г» почему-то учатся самые глупые и дикие… Так вот, этот Сенька испугался меня, девчонки. И мне стало его очень жалко. Мало того что он ушёл из дома, ночь провёл на лестнице, с утра сидит под полом у фазанов, голодает, спит на газетах, мёрзнет, переживает за маму, держится из последних сил. А тут ещё я пугаю его. Если я не просто девочка Вика из соседнего подъезда, а колдунья, то на кого же ему опереться? И я решила ему всё-всё рассказать, хотя Катя и говорила мне, что лучше никому не открывать мою тайну. Что мне от этого может быть плохо. Я вздохнула, выдохнула и начала…

Я рассказала, как меня выбрала кошка Катя; как она научила меня говорить с ней без слов; как я поняла, что могу говорить не только с ней, но и с собаками, когда на Катю бросилась его Ирма, а меня защитил Юлин ньюф Мишка. И что я не была уверена, что смогу разговаривать со всеми собаками, и поняла, что смогу, только сегодня, когда пошла его искать. И очень боялась, что его Ирма меня не захочет послушаться, ведь рядом он, Сенька, её хозяин, а она обязана слушаться только его.

Сенька слушал и почти не дышал от изумления. Рот у него открывался, он его захлопывал, а рот открывался опять. Когда я кончила рассказывать, то попросила, чтобы он дал клятву никому-никому, никогда-никогда не рассказывать об этой моей тайне, потому что мне тогда будет плохо. Об этом меня предупредила Катя. А я ей верю. А ему я всё рассказала, чтобы он понял, что это правда, и поверил мне. И ещё потому, что я ему верю как благородному человеку.

Сенька глотнул, часто закивал и сказал хриплым голосом:

– Клянусь! Пусть я умру на месте, если кому-нибудь открою твою тайну! А ты всё-таки немножечко колдунья.

Потом спросил:

– А с людьми ты можешь так разговаривать, ну, картинками, без слов?

Я сказала, что не знаю, ещё не пробовала.

Он ещё подумал и опять спросил:

– А читать мысли у других людей можешь?

Я сказала, что не пробовала и не хочу.

А он вдруг предложил:

– А давай попробуй? О чём я сейчас думаю?

Вот тут я испугалась и пожалела, что всё ему рассказала. И объяснила, что очень устаю от мысленных разговоров и сегодня уже ничего больше узнать не смогу, а о чём он думает и так ясно: о том, что мама волнуется и не лучше ли вернуться домой.

Тут он в первый раз улыбнулся и сказал:

– А как же бабка?

Я ответила, что бабка, наверное, тоже переживает и уже раскаялась. Всё-таки он, Сенька, её родной внук.

Сенька сразу повеселел, сказал, что я точно самая лучшая девочка в Москве, и начал собираться. Ирма сразу всё поняла, вскочила и подбежала к дверце. Мы высунулись из-под фазаньего вольера, огляделись – народу никого, – вылезли и пошли окольными путями, чтобы подойти к дому сзади, где никто не ходит.

* * *

Мы шли по дорожке вдоль оврага, а там были железные поручни, чтобы не свалиться вниз. На одном из них сидела ворона. Она не улетала, хотя мы шли прямо к ней и с нами была собака. Сидеть вороне было неудобно. Лапы скользили по железу, она всё время взмахивала крыльями, чтобы не перевернуться вниз головой, а когда мы подошли совсем близко, вдруг стала каркать, глядя прямо на нас.

Мы остановились. Сенька подтянул Ирму поближе к ноге и спросил:

– Чего это она?

Я тоже удивилась: обычно вороны опасаются людей, а эта какая-то бесстрашная. А ворона всё каркала, будто просила о чём-то, и смотрела на меня. И я вдруг увидела в своей голове дерево и что-то чёрное, трепыхающееся внизу, и поняла, что это тоже ворона и что она попала в беду.

Я так охнула, что Сенька испугался. А я огляделась, увидела почти рядом это дерево и быстро сказала Сеньке, что нужно идти спасать кого-то из вороньих родственников. Может быть, даже сына или дочку.

Сенька аж застыл на месте и пробормотал:

– Ты и с птицами можешь разговаривать?

Я побежала к дереву. Ворона сразу замолкла и полетела за мной, а за вороной побежали Сенька с Ирмой.

Мы сразу увидели под деревом ворону, которая запуталась лапами в какой-то сетке, а сама сетка торчала из кучи строительного мусора. Ворона билась и хлопала крыльями, но ничего не могла поделать. Увидев нас, она закаркала и стала биться ещё сильнее, но наша ворона что-то крикнула ей, и она затихла и не билась даже тогда, когда я осторожно высвобождала её лапы. Наконец я освободила её.