Вихрь

– Да и я, надеюсь, не околоточный. Ты просто говоришь глупости с перепугу перед незнакомым дядей: общественным мнением! – махнул рукой Пётр Петрович. – Не волнуйся. Дядя не такой сердитый: за всякий пустяк тебя в мешок не посадит.

– Господа! Но поймите! Собрание предварительное! Предварительное! – надрывался в гостиной хозяин дома.

– Довольно-с! – загремел вдруг техник в синей рубахе.

Лицо у техника пошло красными пятнами от волнения. Он весь дрожал от негодования.

– Товарищи! Прошу слова!

Всё стихло.

– Довольно-с! – гремел техник. – Мы не желаем выслушивать готовых решений в ваших «публичных собраниях». Да-с! Вердиктов, которые «кассации и апелляции» не подлежат. Мы сами хотим участвовать в приготовлении наших судеб. В этом вся цель движения. Делайте общественное дело на наших глазах, под общественным контролем. Нам не надо спектаклей-с, комедий-с, разученных, срепетованных при закрытых дверях. Обсуждать дела такой важности, как отношение к этой самой Государственной Думе при закрытых дверях, – это кража у общественного контроля!

– Браво!

Гостиная огласилась аплодисментами.

– Но, господа! – Семенчуков был уж весь в поту. – Ведь это же только совещание нашей, местной, группы! И притом частное, предварительное!

– Мы желаем, чтобы местная группа отразила местные взгляды!

– Высказывайте ваши взгляды публично! При нас!

– В частном доме! Поймите же, в частном доме! – уж хрипло кричал Семенчуков. – Господа, уважайте хоть вы неприкосновенность частного жилища!

– Господа! – какой-то молодой человек выскочил вперёд и замахал руками. – Тссс… Слова! Слова!

Среди наставшей тишины он заговорил голосом, дрожащим от волнения, от негодования:

– Господа! Постановим резолюцию: г. Семенчуков ставит вопрос о том или другом отношении к Государственной Думе… о том или другом отношение со стороны общества… «своим», частным, домашним делом. И другие господа, называющие себя либералами, радикальными деятелями, вполне с ним согласны!

Раздались аплодисменты. Раздались протесты:

– Нет! Это неправильно! Так нельзя! Мы должны спросить мнения остальных!

– Предложить им сначала оставить дом г. Семенчукова, – и тогда…

Толпа двинулась в зал.

– Вы не смеете нас остановить! Мы должны объясниться! Такой вопрос!

– Господа, констатирую, – загремел голос колоссального техника, – что всякое воспрещение нам войти в зал будет мерой, носящей полицейский характер!

– Насилие!

– Дворников! – раздались насмешливые голоса.

– Остановите силой! Зовите.

Семенчуков весь в поту отступил в сторону.

IV

В то время, как в гостиной шла вся эта сцена, Мамонов, Семён Семёнович, в зале не говорил, а почти кричал, стоя поближе к дверям, чтобы слышно было в гостиной.

Пётр Петрович глядел на него с добродушной улыбкой:

– Вытянулся! Как лошадь на финише. В первые радикалы идёт! Спортсмен!

Мамонов кричал:

– Я не понимаю, господа! Почему же? Конечно, впустить! Чего бояться? Собрались на частное совещание, а выйдет нечто большее! Получится грандиозный митинг! Великолепно! Постановим резолюцию!

– Разумеется, допустить! – всё с той же добродушной улыбкой говорил Пётр Петрович, стоя в группе собравшихся, обсуждавших вопрос, сделать ли совещание неожиданно публичным или нет, – пусть займут места, аплодируют, свистят, пусть даже говорят! Если бы от меня теперь потребовали, чтоб я и обедал публично, в присутствии учащейся молодёжи, сознательных рабочих и вообще интеллигенции обоего пола, – я бы и в столовую к себе пустил эту милую молодую толпу. Пусть свищут, как я ем рябчика! Может быть, поаплодируют, что я ем борщ с кашей! Медовый месяц политических речей, резолюций. Гласности на каждом шагу. Как молодые на каждом шагу целуются. Я очень люблю, когда молодые в медовый месяц много целуются. Это хорошо!

– Не узнаю я тебя, Пётр Петрович! – сказал раздражённым тоном Мамонов. – Положительно, не узнаю сегодня. Словно тебя подменили. Как ты можешь!

– Да ты про что? – улыбаясь, обернулся к нему Пётр Петрович. – Ведь я за то, что и ты кричишь. Чтоб впустили!

– Вообще…

Семён Семёнович слышал слова Кудрявцева о спортсменстве…

– Вообще не понимаю, как ты так можешь… Вопрос поставлен слишком принципиально. Да и вообще! Вместо частного, у нас получится общественное собрание! Мы постановим резолюцию!

– Ну, да! Ну, да! – тоном всё того же добродушия продолжал Пётр Петрович. – Вместо того, чтоб обсуждать, рассуждать, выкрикнем: «прямой, равной, тайной подачи голосов». Кто-нибудь предложит эту «резолюцию». Кто против неё? Вот и весь результат совещания! Тогда нечего советоваться! Не о чем думать, говорить, спорить! Все на этом пункте согласны! Достаточно собраться, крикнуть хором, – как солдаты кричат: «рады стараться!» – «всеобщей, прямой, тайной подачи голосов» – и разойтись. Дело сделали! И в десять минут!

– Ну, да! Ну, да! – наскакивал Семён Семёнович. – «Всеобщей, тайной, равной подачи голосов». А ты, что же, против этого? Ты против?