Лицо Жана расплылось в улыбку. Он старался обратить ее внимание на свои руки, положив их на колени. Он пожал плечами с веселым видом, как бы выражая этим свой протест.
– Ах, моя папироса потухла! – сказала она, наклонясь к нему. – Мерси.
Прикурив от папиросы, которую он держал в зубах, она добавила:
– Женатый гений, какой редкий случай!
– Да еще проводит медовый месяц, – вдруг, появившись с балкона, бросила Ирэн. – Сколько сразу неприятностей, не правда ли?
Она улыбнулась Эльге невеселой улыбкой. Ей не нравилась близость Жана к ее гостье, и маневр с папиросой показался ей приемом дурного тона.
– Теперь горит. Спасибо. Ваша жена недовольна. На колени, мсье, и защищайтесь, но только не в этих туфлях, – добавила она со злой усмешкой. – Ирэн! – позвала она.
Та обернулась.
– Как ты позволяешь твоему гению носить такие туфли?
– Они невозможны, не правда ли? – равнодушно проговорила Ирэн.
В эту минуту в комнату вошел Поль.
– Милый друг, не позволяйте этой женщине изводить вас, – сказал он с усмешкой.
Жан кинул на Ирэн недовольный взгляд. Эльга засмеялась.
– Нам пора идти, – сказала она, поднимаясь. – Мы плаваем на яхте, как вам говорил уже Поль, и хотим проехать по Балтийскому морю в Рюген. Я слышала, что там есть очень приличный отель. Как вы здесь можете жить? – Она показала рукой на голые стены.
– Да, кое-как живем, – ответил Жан с усмешкой.
– Ужасно! – капризно сказала Эльга, – в такой обстановке проводить медовый месяц!
– Пойдем, Эльга, – сказал Гаммерштейн, – перестань изводить наших друзей.
Она засмеялась опять, поцеловала Ирэн и протянула Жану обе руки, которые он поцеловал, щелкнув при этом каблуками по всем правилам военного искусства.
– До свиданья, – раздалось у дверей.
– До скорого, – ответил Жан.
Ирэн помахала им рукой с балкона, пожелав счастливого пути.
Она видела, как они спустились к пристани и поехали в лодке к яхте, которая стояла на якоре в заливе. Издали она казалась большим белым предметом, напоминающим огромную птицу на воздухе. Ирэн медленно возвратилась в комнату, расстроенная, с тоской в душе.
В дверях появился Жан.
– Прошу тебя никогда не критиковать мою манеру одеваться при посторонних, – резко сказал он.
– Не глупо ли было так вести себя? – холодно проговорила она.
– Глупо? Это ты меня выставила дураком в глазах этих людей.
– Но ведь это фрау Гаммерштейн обратила внимание на твои ужасные желтые туфли!
Он покраснел от гнева.
– Дорогой Жан, неужели мнение Поля и Эльги имеет такое значение для тебя? Нельзя быть таким тщеславным.
Тщеславие, вероятно, единственный недостаток, в котором не следует обвинять любимого человека.
– Благодарю за любезность, – сказал Жан с презрительной улыбкой.
Ирэн имела неосторожность высказать мысль, пришедшую ей на ум.
– Какой ты ребенок! – Она с минуту посмотрела на него в смущении. – Жан, мы с тобой ссоримся!
– Не могу слушать этих глупостей, – сказал он и бросился из комнаты.
Ирэн, не шевелясь, сидела на диване. Как все это было глупо и неуместно! Всему виной были его туфли. Она приревновала его потому, что он дорожил мнением Эльги, а кроме того, ее очень раздражала Эльга, неустанно твердившая, что Жан гений. Вся радость этого дня развеялась как дым, без всякой серьезной причины. Они поссорились, как два капризных ребенка, и все же она чувствовала себя бесконечно оскорбленной. Он назвал ее глупой, и то, что он употребил именно это слово, вызывало в ней чувство отчуждения, больше чем все другое. Оно было вульгарно, обидно и оскорбительно. А тут еще эта нелепая шутка по поводу комнаты. Она окинула ее взглядом. Комната была маленькая и скромно обставленная, но… Это «но» заставило ее закрыть на минуту глаза. Они вошли в эти комнаты в первый день их совместной жизни, а теперь он их бранит.
Раздался звонок, призывающий к обеду. Она сошла вниз. Найдет ли она его там? Его не было. Только несколько человек сидело за дальним столиком, больше никого не было, кроме нее. Он не возвращался. Постояв в нерешительности у окна, она взяла книгу и зонтик, спустилась с лестницы и вошла в сад. В конце сада висел гамак. Она легла в него. Оттуда можно было видеть вход в гостиницу.