Вихрь

— Мне хочется понять, не для чего это, а как это ощущается.

Он задумался ненадолго.

— Возьмем недавно введенное рационирование продовольствия. Из истории известно, что рационирование всегда приводило к появлению черного рынка, к накоплению избыточных запасов, даже к насильственному сопротивлению. На Воксе ничего подобного не происходит. Не потому, что мы святые, а потому, что у нашей коллективной совести хватает сил это предотвратить. Сумма наших лучших инстинктов — а это то же самое, что «Корифей», — знает, что рационирование необходимо и справедливо. Поэтому каждый из нас по отдельности чувствует эту необходимость и ее справедливость.

— Все равно это выглядит как насилие.

— Правда? Признайтесь, вам доводилось вламываться в дом соседа и уносить его имущество?

— Нет…

— Вас к этому принудили насилием или это претило вам самому? На этот вопрос можете ответить только вы сами, но я вправе предположить, что вы чувствовали, что поступать так стыдно, что вы опозорили бы себя в собственных глазах и в глазах других людей. Вот и я отнесся бы к себе так же, если бы стал жульничать с талонами. И твердо знаю, что точно так же к этому относятся мои соседи.

Я выглядел позорно в собственных глазах чаще, чем он мог предположить, поэтому поставил свой вопрос несколько иначе.

— Что, если консенсус ошибочен? Неужели он так непогрешим?

— Если не непогрешим, то не склонен ошибаться.

— Я здесь новичок, Оскар, и не вправе заниматься критикой. Но на моих глазах было убито много взбунтовавшихся фермеров. Вы не стали брать пленных и оставили выживших умирать. Почему молчала ваша коллективная совесть?

— Это решение было принято при неработающей Сети. Если бы «Корифей» действовал, мы, возможно, поступили бы по-другому.

— А как насчет принуждения фермеров к участи бесправных крепостных? В книгах по истории написано, что вы поступали так на протяжении столетий.

— Не будем спорить об исторических причинах такого положения. Согласен, это тяжелый компромисс. И вы, конечно, правы: мы не непогрешимы и не претендуем на это. Но сравните нашу историю с историей любой другой нации или культуры, где главенствует принцип «око за око», несправедливость за несправедливость. Сравните!

— Соседство с кратером от взрыва атомной бомбы — неподходящее место для таких сравнений.

— Это — результат претворения в жизнь радикальной бионормативной идеологии кортикальной республики. Разум порождает больше чудовищ, чем совесть, мистер Файндли.

С этим я готов был согласиться, но немного передохнув, продолжил:

— Насчет Эллисон. То есть Трэи. Если ей снова вернут «узел», она перестанет мучиться?

— Пройдет некоторое время, пока она привыкнет, — ответил Оскар, разглядывая меня. — Но тревожащие ее сознание конфликты быстро сойдут на нет.

Из воронки поднимались столбы пыли, втягиваемые фильтрами в искусственном небе. Снизу доносился мерный стук. Мне пришло в голову, что я готовлю свой обман так же систематически, как машины внизу сооружают новые ярусы и террасы. Теперь я добрался до несущей опоры всей своей лжи.

— Я хочу ей помочь.

Оскар поощрил меня кивком.

— Мне это нелегко. Но со времени трагедии в Антарктике я пришел к нескольким умозаключениям.

— Очень любопытно!

— Я оказался на Воксе не по собственной воле. Если совсем уж честно: знай я столько, сколько знаю сейчас, то, может, предпочел бы улететь дальше, посмотреть, что такое Срединные Миры…

— Понимаю, — осторожно проговорил Оскар.

— Но это невозможно. Что сделано, то сделано, будущего не изменить. Здесь мне жить, здесь и умереть.

Он прищурился.

— А если я собираюсь жить здесь, то хочу, чтобы рядом со мной была Эллисон. И не хочу видеть ее страданий.

— Есть только один способ положить им конец.

— Она должна согласиться на имплантат?

— Да. Вы сумеете ее уговорить?

— Не знаю, но готов попробовать.

На его лице застыла непроницаемая гримаса осторожного расчетливого игрока, прикидывающего ставки.

— Мы снабдили ее имперсоной Эллисон, чтобы между вами возник контакт. Это из-за вас она так ей верна. И точно так же из-за вас она могла бы от нее отказаться.

— Может, мне подать ей пример? — сказал я. — Самому согласиться на операцию?

Глаза Оскара широко раскрылись, после чего на лице его расплылась радостная улыбка.

Глава 17 САНДРА И БОУЗ

Въезжая на стоянку приюта, Боуз позвонил Сандре. Та уже приготовила все, что решила забрать из своего кабинета: несколько гигабайтов всевозможных файлов, фотографию Кайла, сделанную до попытки самоубийства. Сложив все в сумку, она отправилась его встретить.

В коридоре по-прежнему нес вахту Джек Геддес. Увидев ее, он отодрал зад от табуретки.

— Уходите, доктор Коул?

— Спокойной ночи, Джек, — бросила она вместо ответа. Он смотрел, как она шагает к вестибюлю, и помахал ей рукой, прежде чем она свернула за угол, явно радуясь, что его скучному бдению в коридоре наступил конец.

Благодаря своей форме и жетону Боуз без труда миновал охранника при входе. Теперь предстояло сладить с ночной дежурной в изоляторе. Сандра повела Боуза за собой.