Вихрь переправ

Его иссохший от прожитых лет голос отчего-то прозвучал противнейшее визгливо, отчего гостей передёрнуло в отвращении.

– Итак, птица мне сообщила ваши имена и приблизительную цель вашего визита, – выговорил старик холодным и величественным тоном, став серьёзным также внезапно, как возник тот нелепый смех, который он исторг мгновением назад. – Моё имя вам знать необязательно. У Счетовода оно отнимается, когда он принимает столь высокий сан. Прошу каждого по очереди приблизиться ко мне и кратко высказать просьбу. Но только по очереди и кратко. И только одну просьбу. Обдумайте, как следует, но не слишком долго.

В пространстве зала образовалось молчание, каждый уставился кто куда, задумавшись чтобы спросить такого важного, и главное как лучше сформулировать один-единственный дозволенный вопрос. Матфей отчего-то застрял взглядом на одной длиннющей портьере из иссиня-черной тафты, чуть сдвинутой в сторону от окна. Её крупные складки были в заломах. Матфею вдруг представилось, что эта перехваченная подхватом ткань цвета полуночи, – парус старинного галеона, присборенный и убранный на время штиля, а зал – трюм древнего корабля, в котором время застыло, что жук в янтаре.

– Ну же, неужели это так сложно? Или вас пугает то, что я могу сказать? – язвительно произнёс Счетовод и гадко хихикнул снова.

Виктор вышел первым, держась прямо и в упор смотря в лицо старика.

– Ну-с, сударь, задавайте свой вопрос.

Глазки-щёлки на миг расширились, показав юноше черноту, обволоченную серой дымкой, и тут же сузились. Обоняние юноши уловило слабый, но отчётливый запах старика: амбра и ладан, слишком слащаво для мужчины, пусть и в летах.

– Я хотел бы знать, как нам вернуться домой.

– Что ж, это не сложно узнать, – отозвался глухим голосом старик.

Он приблизился к хрустальному стеклу аквариума и застыл. Его дыхание оставляло блёклый след на поверхности, разрастаясь всё сильнее. Вскоре запотевшее пятно стало больше лица Счетовода, и Матфей усомнился, что тот что-то сможет разглядеть. Но тот неожиданно дёрнулся, и что-то неразборчиво пробормотав, довольно изрёк:

– Что ж, я отыскал твою улитку. Она вполне себе здорова. Это хорошо. Но она довольно далека от прежнего дома. А это, сударь, значит, что и тебе не скоро предстоит войти под своды своего жилища. Это всё. Следующий.

– Но я просил узнать о нас всех, а не только о себе?! И не когда, а как нам вернуться, – растеряно воскликнул Виктор, видя, что для него сеанс окончен.

– Я говорю лишь то, что вижу, сударь. С вами всё. Следующий.

– Это чёрте что, – ругнулся вполголоса юноша, отходя от чванливого старикана. – Ни какой он не провидец. Шарлатан.

Его место занял Эрик Горденов.

В этот самый момент Матфей утратил чувство реальности и, наконец, понял, чем же его так привлекала мрачная портьера. Прямой край её на четверть скрывал высокое тёмное зеркало, стоявшее на полу. Пока друг задавал вопрос Счетоводу, Матфей тишком отошёл от террариума и приблизился к окну.

Зеркало явно было старое и, возможно, являлось ровесником башни. Серебряная амальгама потускнела и почернела, сохранился лишь глянцевый блеск гладкой поверхности. Сотни мельчайших трещинок-царапин излучинами и прихотливыми знаками покрывали гладь, составляя отдельные островки. Старинную вещь обрамляла рама, инкрустированная большими чёрными алмазами. Сама рама была выполнена из чёрного монолита дерева, растрескавшегося и потускневшего от времени. По непонятной причине Матфея тянуло заглянуть в полускрытые зеркальные недра.

Он оттянул в сторону чернильную тафту, в её складках накопилось немало пыли. Матфей встал перед непроницаемой чернотой, в серебристо-тёмной поверхности прорисовался его силуэт с головы до пят. Зеркало было неимоверно высоко, так громадно, что встань один человек на плечи другому и то ещё места останется.

Абрис тела стал чётче проявляться, обретая объём и цвет. Матфей совсем впритык подошёл к чёрной глади, и его дыхание запечатлелось на ней. И вот его отражение совсем живое прямо смотрело ему в глаза. Но не светло-зелёными очами, а золотисто-карамельными. То ли дело было в потускневшей амальгаме, то ли так падали тени, но у потустороннего Матфея волосы были черны, как дёготь, а кожа смугла, как у южанина. Отчего-то чувство дежавю нахлынуло на юношу: повторение виденного, но где? Была ли то игра света, но у зеркального двойника на краткий миг заиграла ухмылка на губах. На Матфея пахнуло чем-то затхлым, гнилостно-сладким. Тленом? Но разве такое возможно?

– Стой! Отойди оттуда немедля! – раздался за спиной гневный и одновременно испуганный возглас хозяина. – Кому говорят, отойди!

С неожиданной для него прытью, Счетовод в доли секунды оказался подле юноши и рванул занавесь из его руки. Наваждение, длившееся всего ничего, тут же рассеялось. А отражение вновь приняло призрачное очертание скупого контура, будто зеркало, дав разглядеть себя, вновь вобрало картинку в своё алчное, бездонное нутро.