Юноша покачал головой. Это не было ответом на его вопрос, однако и этих слов было достаточно.
- А когда ты выкидывал лейтенанта из окна, ты думал о своих родителях?
Александр поджал губы, задумавшись.
- Если честно, тогда я просто знал, что поступаю правильно, - он сделал паузу и тяжело вздохнул, глядя на сына, - я так понимаю, ты так не ответишь, что с тобой?
Юноша покачал головой.
- Прости, я… не могу, - виновато отозвался он. Александр тяжело вздохнул.
- Тогда я скажу тебе вот, что: в душе ты всегда знаешь, как нужно поступить. И когда поступаешь правильно, твоя совесть остается чистой. Для меня это всегда было самым главным.
- Для меня тоже, - честно согласился юноша. Александр хлопнул сына по плечу.
- А перед лицом трудного выбора спасовать может каждый. Знай только, что мы с мамой не осудим тебя, как бы ты ни поступил. Хотя твои слова о цене собственной жизни, конечно... гм... ты же не собрался... не знаю...
Максим округлил глаза, понимая, куда клонит отец, и нервно хохотнул.
- Не возникают ли у меня мысли о самоубийстве? Ты об этом спрашиваешь?
Александр хмуро посмотрел на сына, ища в его взгляде ответы на свои вопросы.
- Максим, ты, надеюсь, понимаешь, что столь радикальные решения не являются...
Юноша удержался от нервного смешка и спешно замотал руками, останавливая отца от дальнейших рассуждений.
Александр недоверчиво нахмурился.
- Точно?
- Пап! - возмущенно воскликнул Максим. Мужчина облегченно вдохнул.
- Хорошо, хорошо, верю. Просто ты... в общем, надеюсь, ты не вечно будешь держать от нас секреты?
Максим улыбнулся.
- Спасибо за совет, пап, - кивнул он.
Александр криво ухмыльнулся и прищурился, в глазах все еще читалось беспокойство. Мужчина с трудом подавил в себе желание продолжить расспрос - он волновался за сына, но уважал его личное пространство и понимал, что Максим обязательно расскажет обо всем, когда будет готов. По крайней мере, раньше так всегда и бывало.
- Не за что. А теперь бросай сигарету и готовься к расправе от мамы.
***
Сабина осторожно вздохнула и устало привалилась к двери, только что закрыв ее за вторым по счету учеником, сеанса с которым не состоялось.
Лишь взглянув на избитую молодую женщину, путешественники разворачивались к выходу и открыто заявляли, что будут искать другого медиума, что было их полным правом. Медиум, лишившийся своего защитного поля, явно сделал это по собственному желанию, а значит, пренебрег своими обязанностями. Мало какому путешественнику захочется отправляться в Вихрь со столь ненадежным наставником.
Хотя Сабина не хотела осуждать учеников, в душе ее все равно разгоралась горькая обида.
Эти мысли особенно больно вонзились в сердце молодой женщины. Разумеется, они не были для нее открытием – Сабина и раньше знала, что ее личные переживания не волнуют никого из учеников. Она ведь и сама выставляла между ними и собой стену в виде непроницаемого выражения лица и напускной строгости. Так предписывали правила.
Поймав себя на мысли, что вновь оправдывает Моргана, Сабина до боли сжала кулаки, костяшки пальцев побелели, ногти впились в кожу. Молодая женщина злилась на себя, не понимая, как может испытывать хоть какие-то теплые чувства к Эмилю после того, что он сделал с ней. Морган использовал ее чувства, чтобы разрушить барьер. Да, он не сумел убить ее, но медиума в ней он уничтожил, теперь ни один ученик не придет на сеанс. Однако, сколь горячо Сабина ни злилась бы на Эмиля, на деле она понимала, что в фактическом крахе ее работы медиумом винить некого, разве что, кроме нее самой. Никогда еще ей не приходилось чувствовать себя столь ничтожной. И напуганной…
Находясь в одиночестве, Сабина вздрагивала от каждого шороха. Боль в сломанных ребрах сковывала все движения, не помогала даже тугая повязка. Молодая женщина понимала, что в таком состоянии не сможет ни оказать сопротивления, ни убежать, когда Эмиль явится за ней, чтобы закончить начатое.