Вихри Мраморной арки

За керамическими кукурузными початками притаились карточки моментальных снимков. Я вытащил одну. Квадратная «полароидная» фотография — еще тех времен, когда снимок надо было отлеплять и наклеивать на твердый картон. Сняты они вдвоем с мужем, ничуть не изменившиеся с тех пор, те же дружелюбные непроницаемые фотографические улыбки. На заднем фоне расплывчатые рыжие скалы — Большой каньон? Сион? Долина монументов? У «полароидов» цвет всегда шел в ущерб четкости. На руках миссис Эмблер держала маленькое желтое пятно — кошку, наверное. Нет, не кошку. Собаку.

— Это мы с Джеймсом у Башни дьявола, — пояснила миссис Эмблер, забирая у меня снимок. — Вместе с Тако. Тут плохо видно, но вообще она была просто лапочка. Чихуахуа. — Вернув мне карточку, она пошарила за солонками. — Самая чудесная лапуля на свете. Вот, посмотрите, здесь виднее.

Врученный мне снимок оказался действительно четче — снятый приличным фотоаппаратом и отпечатанный на матовой бумаге. Здесь миссис Эмблер тоже с чихуахуа на руках стояла на фоне «виннебаго».

— Она обычно пристраивалась рядом с Джейком на подлокотнике, а когда мы останавливались на светофоре, дожидалась зеленого и лаяла, объявляя, что можно ехать. Умнейшая была малышка.

Мохнатые треугольники ушей, выпученные глаза и крысиная мордашка. Собаки никогда не выходят на снимках. Я их фотографировал десятками, тогда, под конец, а получались сплошь глянцевые календарные картинки. Ничего общего с живой собакой. Я решил, что всему виной нехватка нужных мимических мышц — например, улыбаться собаки не умеют, вопреки всем заверениям хозяев. Вот людям именно мимические мышцы помогают обмануть время с помощью фотографии, а выражение собачьей морды прописано породой раз и навсегда — угрюмый бладхаунд, чуткая колли, наглая дворняжка… Все остальное — домыслы обожающего хозяина, готового поклясться, что чихуахуа, у которой черно-белое зрение и мозг размером с фасолину, способна различать сигналы светофора.

На самом деле, конечно, чушь это полная про мимические мышцы. Кошки вон тоже не улыбаются, а на фотографиях выходят. Самодовольство, лукавство, презрение — вся гамма их чувств отлично получается на снимках, а ведь у кошек тоже с мимикой плохо. Наверное, на фотографии просто нельзя передать любовь, а любовь — единственное, что умели выражать собаки.

Я все еще смотрел на снимок.

— Лапочка, — согласился я, возвращая фотографию. — Она ведь совсем небольшая была, да?

— Да, Тако у меня в кармане куртки помещалась. Это не мы ее так назвали. Она нам досталась от одного калифорнийца, он дал ей эту кличку, — начала оправдываться миссис Эмблер, будто сознавая, что собака плохо получилась на фото. Будто, придумай она имя сама, все бы вышло иначе и более подходящее имя помогло бы лучше представить Тако. Словно имя могло бы передать то, что не передавала фотография, — все, что делала, чем была и что значила для миссис Эмблер эта крошечная собачка.

Нет, конечно, имена тоже не помогают. Я вот Аберфана сам назвал. Помощник ветеринара, не разобрав, сперва вписал его как Авраама.

— Возраст? — спросил он тогда ровным тоном, хотя вместо того, чтобы тыкать по кнопкам, шел бы лучше в операционную.

— Да у вас же там все указано! — возмутился я. Он посмотрел слегка озадаченно.

— Тут нет никаких Авраамов…

— Аберфан! Черт, его зовут Аберфан!

— Да, вот, есть, — невозмутимо откликнулся помощник. Кейти оторвалась от экрана и подняла на меня недоверчивый взгляд.

— Он переболел ньюпарво?

— Он переболел ньюпарво, — подтвердил я, — а тут вы…

— У меня была австралийская овчарка.

В фургон забрался Джейк с пластмассовым ведром в руке.

— Давно пора, — сказала миссис Эмблер, — кофе остывает.

— Хотел уже домыть Винни, — объяснил Джейк. Закинув ведро в мойку, он принялся энергично качать воду. — А то запылилась по самую маковку в этих песках.

— А я тут рассказывала мистеру Маккоуму про Тако, — сказала миссис Эмблер, доставая чашку с блюдцем. — Давай, пей, пока не остыл.

— Сейчас, через минуту буду. — Накачав полное ведро, Джейк потянул его из мойки.

— У мистера Маккоума была собака. — Миссис Эмблер протягивала мужу чашку с кофе в вытянутой руке. — Австралийская овчарка. Я и рассказала про Тако.

— Ему это неинтересно. — Они обменялись остерегающими взглядами, которые в большом ходу у супружеских пар. — Ты про «виннебаго» рассказывай. Он ведь за этим сюда приехал.

Джейк вышел. Я навинтил крышку на длиннофокусный объектив и зачехлил камеру. Миссис Эмблер перелила кофе обратно в ковшик, стоявший на крошечной плитке.

— Фотографий мне, думаю, уже хватит, — поведал я спине хозяйки. Она не обернулась.

— Он не любил Тако. Даже на кровать к нам ее не пускал. Говорил, что у него ноги затекают. От такой-то пушинки.

Я отвинтил крышку с длиннофокусника.