Викинг

Очень хороши экспонаты и в музеях Стокгольма и Хельсинки. А близ финской столицы я видел несколько курганов эпохи викингов, которых пока еще не касалась лопата археолога. Какую же тайну они всё еще хранят?

А что говорить о знаменитых сагах, посвященных далеким, далеким временам, в частности, о сагах Снорри Стурлусона? Это несомненно правдивые рассказы о повседневном житье-бытье и битвах викингов. Музейные экспонаты служат бесценной вещественной иллюстрацией к этим сагам…

Может быть, эта непритязательная история из жизни Кари, сына Гуннара, сына Торкеля, сына Гутторма, и Гудрид, дочери Скегги, ответит на некоторые вопросы, возникающие, когда уходишь мыслями к восьмому веку и представляешь себя живущим на хуторе где-нибудь в древнем Раумсдале или Согне.

Часть первая

I

Он велел подбросить дров в огонь. Вскоре заиграло высокое пламя. Если долго смотреть на пламя, а потом осмотреться вокруг, то кажется, что темень повсюду: не видно углов большой комнаты, не видно черного потолка, и пола не видно. Идолов – этих резных столбов – тоже не видно.

Над очагом висел котел, и в нем кипела вода. Женщины черпали из него кипяток и уносили в соседнюю комнату. Суета в доме стояла немалая.

Гуннар, сын Торкеля, сына Гутторма, сидел у очага на низкой скамье и, подперев подбородок обоими кулаками, неотрывно глядел на рыжее пламя. Казалось, мысли его были далеко отсюда. Но это не так: просто он был сильным человеком и ждал спокойно, что будет.

На дворе бушевала пурга. Январь, разумеется, не лучший месяц в году. Но таким сотворили его боги. И с этим ничего не поделаешь. Сорок зим прожил Гуннар, сын Торкеля, из них хорошо помнит тридцать пять: все тридцать пять январей были студеными, хоть они здесь и мягче, чем в других местах. В январе всегда с особенной силой воют ветры, и оттого на душе делается очень холодно, темень свивает гнездо в самом сердце.

За спиною Гуннара – дверь, ведущая в каморку, где спят четверо детей: три девочки и мальчик. А впереди, если чуть скосить глаза направо, дверь в комнату, где сейчас рожает жена. Ей оказывает помощь повивальная бабка с соседнего хутора – большая мастерица по части изготовления всяческих целебных зелий. Она молча наливает кипяток в небольшой таз и так же молча, не обронив ни единого слова, уходит в соседнюю комнату. Она молчит, и Гуннар, сын Торкеля, молчит. Молчать и думать – в привычке у местных жителей.

А ветер поет грустную песню. Он сочиняет, как мудрый скальд. Непонятная песня, но она под стать январской стуже. Порой даже кажется, что есть у песни слова, которые различимы и которые доносятся сверху, из отверстия в кровле, куда положено вылетать дыму наружу. А нынче дым, как видно, от той унылой скальдической песни сгустился и ест нещадно глаза.

Когда повивальная бабка снова появилась, чтобы зачерпнуть кипятку, Гуннар сказал:

– Женщина, что же происходит там? – Он кивнул на дверь.

Она ответила в том смысле, что за дверью происходит то, что и полагается после девяти месяцев беременности, если женщина здорова и плод ее здоров.

Гуннару эти ее слова показались чуточку насмешливыми, но ему было не до смеха: пятый ребенок – не первенец, и совсем неизвестно, что принесет с собой: радость или горе?..

– Она разрешилась? – спросил он.

– Да.

Он вздохнул. Сказал:

– Я не слышу писка.

– Услышишь, Гуннар. Крик не минует твоих ушей.

Он спросил:

– Девочка?

Гуннару почему-то казалось, что должна родиться именно девочка. Он видел прошлой ночью сон: явился дед Гутторм. Он был в доспехах из бычьей кожи, в руках держал меч. Явился он не в дом, а на болото, что за Беличьей Поляной. Гуннар хотел было принять меч из рук деда, но тот покачал головой и грозно сверкнул очами: ведь он и при жизни был берсерком, то есть бешеным воином. Меч он вложил в ножны и снова покачал головой. И снова сверкнул очами. Затем нагнулся – с трудом, словно у него болела поясница, как это часто бывало при жизни, – и сорвал алый цветок, и подал его Гуннару…

На этом самом месте сон прервался. Гуннар открыл глаза и увидел над собой черные от копоти потолочные балки. Он спросил себя: «Что бы это значило?» Сон озадачил его. Рассказал сон своему старшему брату, который жил поблизости. Звали брата Сэмунд. И он сказал так:

– У тебя родится дочь. Цветок – это знак ясный и точный. Значит – четвертая дочь.

– Разве? – спросил удрученный Гуннар. – Я был бы рад, если бы вообще никто не появился на свет.

– Так не бывает, – сказал ему брат.

– Ты меня не утешаешь…

– К чему утешение? Разве ты женщина?

– Нет, – сказал Гуннар и сделался мрачнее тучи, беременной дождем и градом, – но и мужчина порой нуждается в добром слове.

Сэмунд рассмеялся:

– Не знал, брат, что ты такой неженка. Можно подумать, что ты никогда не бился с врагом, не знал горя или бедности.

– Скажу по правде, брат: знал я горе, хлебал его немало, а бедность – моя всегдашняя сестра. Кажется, она и тебе немного знакома.