– Меня и твою мать, любящую тебя великой любовью, – начал отец, – многое беспокоит. Наверное, это участь всех родителей. Мне известно, что ты встречаешься с девушкой по имени Гудрид. Я знаю ее родителей. Это достойные люди. Они никогда не надеются не только на милость своих соседей или родичей, но даже на милость самого Одина. Я полагаю, что это хорошо, это свидетельство не только самостоятельности, но и уважения к самому себе. Не зная Гудрид, я допускаю, что она не только мила, но и мудра по-женски, то есть благоразумна.
Отец помолчал, ожидая, что Кари вставит какое-нибудь словечко. И Кари сказал:
– Все это, наверно, так и есть.
– Ну что ж, ну что ж… Во всем, что связано с этим, меня смущает одно: что надо этому Фроди? Я полагаю, что ты его знаешь – его и его повадки.
– Да, отец, – сказал Кари, которому нелегко было вести этот разговор. – Фроди не из тех, кто долго раздумывает, если что-нибудь запало в его сердце.
– Это так. По крайней мере, все держатся такого мнения. Это опасный и коварный человек.
Кари немножечко усмехнулся и заметил:
– Да, нагнал же он страху на многих.
Отца это замечание сына немного задело.
– Мне кажется, что ты берешь на себя слишком много, Кари. В твои годы следовало бы больше слушать старших и меньше высказывать колкостей.
Кари благоразумно промолчал.
– Мы с твоей матерью рассудили так, – продолжал отец. – Если ты решил свататься к Гудрид, то об этом должен сказать нам. Нам необходимо знать твои намерения. При этом тебе следует иметь в виду, что нельзя полагаться на одни чувства. Чем и как ты будешь жить? Что ты намерен делать? Поймет ли она тебя? Не слишком ли избалованна эта Гудрид? И что умеет она делать по дому? Это все не праздные вопросы.
Мать выглянула во двор, постояла немного в дверях и пошла укладывать детей.
– И еще один вопрос, – говорил отец. – Понимаешь ли ты, что стоит на твоем пути?
Сын хотел было сказать что-то резкое, но отец положил ему руку на плечо. Тяжелую крестьянскую руку.
– Не торопись с возражениями, – сказал он, – а лучше послушай… Умные люди говорят, что ты подвергаешь себя смертельной опасности. Эта Гудрид приглянулась не то Фроди, не то Эгилю. Если ты решил – причем твердо – свататься, это дело одно. Если ты ничего пока не решил и готов отступить, как советуют люди, – это дело другое. В этом случае не следует испытывать судьбу и связываться с головорезами. Ты все должен представлять себе совершенно ясно.
Сын сказал:
– Если я посватаюсь, то навлеку гнев Фроди не только на себя.
– Это так, – согласился отец.
– Следовательно, я должен не только ответить тебе, но и спросить кое о чем. Я должен получить какой-то совет.
– Он есть! – сказал отец. – Мы с твоей матерью твердо решили так: если ты сватаешься к Гудрид, то быть по сему! И никакой Фроди, никакой сумасшедший берсерк не заставит нас изменить свое решение. Было бы позором уступать силе, поджимать хвост, подобно испуганной собаке. Мы не свернем с дороги.
Кари сказал, пряча глаза:
– Я намерен свататься.
– Теперь все. Все ясно, – сказал отец и встал.
Он вошел в дом, оставив сына сидящим на бревне.
С гор дул ветерок, наполненный ароматами леса.
Часть четвертая
I
Ранним утром к дому Гуннара, сына Торкеля, подъехал на коне молодой человек, едва достигший двадцати зим. Не спускаясь наземь, он позвал хозяина. Вид у него был не очень-то мирный. Копье, меч, короткий нож на правом боку, кольчуга на груди и щит, привязанный к седлу, свидетельствовали о том, что прибыл он отнюдь не для приискания приюта или длительных бесед. Был он белобрыс, и волосы, пробивавшиеся из-под шлема, казались сотворенными из чистого льна.
Гуннар вышел к воротам, за ним последовал Кари. Хозяйка наблюдала за ними из-за полуоткрытых дверей.
– Ты и есть Гуннар, сын Торкеля? – спросил непрошеный гость.
– До нынешнего дня был им, – ответил Гуннар.
– Я хочу сообщить нечто, что возложено на меня моим великим конунгом…
На это Гуннар сказал:
– Наша земля не настолько бедна, чтобы иметь только одного великого конунга. Если я не ошибаюсь, их немало…
Молодой всадник не смог оценить подспудной насмешки, которая скрывалась не столько в самих словах, сколько в тоне, которым они были произнесены.
Всадник заученно произнес:
– Конунг Вальгард, сын Андотта, изволил прибыть в эти подвластные ему края…
Гуннар перебил его:
– Я знавал Андотта, сына Лодмунда. Я не раз носил ему различные подношения. Но что-то давненько не слыхать о нем.
Тут поближе к ним подошел Кари. Он сказал:
– Говорят, что конунг Андотт был рассечен надвое…
– Неправда! – воскликнул всадпик, и его бесцветные глаза кольнули Кари. – Конунг Андотт погиб в славной битве, в которой лично изрубил в кусочки не менее шести негодяев, а остальных обратил в бегство.
– В бегство? – изумился Гуннар.
– А кто же выпустил дух из Андотта? – небрежно спросил Кари.
Всадник задумался.